Музыканты рок-группы наладили инструменты. Я знаю их всех, мы вместе будоражили микрорайон и окрестности – когда-то. Романтики хватало. Но что осталось от нее, от той былой романтики? Во мне-то ничего, а вот парни так и не повзрослели. И теперь они споют для Витьки в последний раз. Это разумно и так похоже на нас прежних – никаких мещанских траурных маршей, ничего тривиального, кроме смерти. Славка Левицкий поет «Only you». У него такой же голос, как у покойного Элвиса, словно это король рока возродился и снова нагрешил, вот его и отправили сюда карму отрабатывать. Думаю, у нас тут – чистилище. Такие граждане, как, например, Сталин или моя бывшая свекровь, те уж точно возрождаются где-нибудь в джунглях в роли обезьян. Это Ад. Кто нагрешил более-менее приемлемо – те уж сюда, к нам. Ну а кто совсем праведно жил, наверное, отправляются в Монако или в Швейцарию, не знаю в виде кого.
– Рита, посмотри на присутствующих. – Панков сжимает мою ладонь. – Никто не кажется тебе странным или нетипичным в этой толпе?
– Да, сейчас, погоди… Нет, ну ничего святого у человека!
– Возьми платок. Вытри слезы, застынешь.
Если он не перестанет меня дергать, здесь будет еще один труп. Я так не хотела сюда идти… А теперь замерзла, расстроилась, но он еще заставляет меня рассматривать толпу. Собственно, я многих здесь знаю. Да почти всех. Вот парни из Витькиной рок-группы: Славка, Андрей, Олег и Рустам. Я с ними знакома столько же, сколько и с Борецким. И с ними все ясно. Ни один из них не способен на насилие. По крайней мере, на такое. Ребята, конечно, не ангелы, но пьяная драка и хладнокровное убийство – все же разные вещи, как ни крути. И последнее не совместимо ни с одним из них. Проехали.
А вон Людмила Макаровна, мать Виктора. Она отлично ко мне относилась – чувствовала, что я стою на земле двумя ногами, а значит, смогу стать хорошей опорой ее обожаемому сыночку. Но меня такой план не устроил. Хотя, конечно, то, что я себе в конце концов нашла, было гораздо хуже, чем Витька, и я иной раз думала, что Борецкий был бы гораздо меньшим злом, чем Сергей Лукаш. Однако Вадик мог получиться только у нас с Лукашем, а с Витькой был бы кто-то другой. А мне ведь нужен именно мой сын – красивый, умный, самый лучший.
Людмила Макаровна бледная, с сумасшедшим взглядом больших голубых глаз. (Виктору достались ее глаза, но не ее характер. Или нет? Не знаю.) Эта женщина не заслужила такого горя. Она сама тащила семью – сына, ставшего рокером, и мужа, который вечно лежал на диване и был вечно всем недоволен. Я не понимала, отчего она его не выгонит, но дело было не мое, поэтому и не вмешивалась. А теперь у матери забрали смысл жизни. Даже внуков не осталось. А женщине нужны дети, собственные и внуки, такая у нас ментальность. Это в Америке усыновление будничное и привычное явление, у нас все не так. Ребенок должен быть родным или, по крайней мере, частично родным. У Витькиной матери никого не осталось. Она жила и дышала только сыном, а теперь… Разве что какая-нибудь ушлая девка умудрилась забеременеть от Витьки и потом объявится.
Толпа плотная и замерзшая. Я рассматриваю лица – кто-то знаком, кого-то впервые вижу. А вот молодая женщина с белым, как стена, лицом и искусанными до черноты губами. Я не знаю ее, видимо, из Витькиного урожая последнего времени. Почему-то она выделяется из толпы. Может, оттого, что глаза ее кричат?
– Глянь, – киваю на нее Панкову.
– И что?
– У нее такой вид, словно она сейчас хоронит самое дорогое.
– Может, так и есть. Борецкий был действительно чертовски красив.
– Красивых много, главное – Витька не был сволочью. Вашего мужского козлизма в нем было по минимуму.
– Мило… Ладно, присмотрим за девицей.
Толпа начинает двигаться, люди идут мимо гроба – началось прощание. Я не хочу подходить ближе, не хочу смотреть на то, что лежит в гробу, потому что там не Витька.
– Идем, не будем привлекать внимание, – тянет меня в очередь Игорь.
Неужели непонятно, что я не могу этого сделать? Потому что… Не могу, и все.
– Рита…
Измученный взгляд Людмилы Макаровны прожигает меня. Господи, какое страшное горе у женщины! Это же ее единственный сын, единственная надежда. Не надо было приходить сюда, теперь неделю буду слоняться, как отравленная лошадь.
– Тетя Люда, мне очень жаль Виктора…
– Рита, детка, не уходи сразу, побудь немного еще.
– Я не…
– Он любил тебя.
Нет, Витька любил только себя – но так уж он был устроен. Во многих вопросах Борецкий оставался большим ребенком. В нем странным образом сочетались цинизм и детская доверчивость, может, поэтому и притягивал к себе всех без исключения женщин. Была в нем какая-то харизма, первобытная сексуальность, не знаю, как это назвать. Но одного его взгляда хватало для того, чтобы девяносто девять женщин из ста начинали вокруг него брачный танец.
– Потом вам позвоню, а сейчас мне пора идти, – выдыхаю я.
Людмила Макаровна меня уже не слышит. Она упала сыну на грудь, обхватила его руками и застыла. Не могу этого выдержать, не могу на это смотреть, не хочу об этом думать. Я хочу пойти домой и спрятаться от всего. Нет, не буду ждать, пока все закончится, и пусть полиция как хочет, так и справляется, а я больше не в силах выдержать все это, потому что у меня тоже есть сын, и я не могу даже допустить, что было бы, если… Нет! Такого с моим мальчиком никогда не случится! Он будет жить долго и счастливо, у меня появятся внуки – дети моего сына, моя кровь. Я хочу домой. И немедленно ухожу отсюда, а Игорь, если ему надо, пусть сам тут торчит.
Оторвавшись от толпы, я поворачиваю в сторону выхода с кладбища. Холодно-то как…
– Рита, подожди! – окликает меня Рустам, гитарист из Витькиной рок-группы.
Рустам не то узбек, не то казах – короче, он из Азии. И рожа у него соответственная. Но выглядит симпатично, потому что от родительницы-славянки ему достались зеленые глаза и вполне европейское лицо. Мать произвела его на свет от какого-то заезжего азиата, это факт. Тот, понятно, бросил ее, а Рустам остался. Парень не знает никакого языка, кроме русского, и чуть азиатские черты лица ему иногда мешают. Когда-то у нас с ним был короткий роман. Человек он вообще-то хороший, но я тогда рассматривала каждого мужика как потенциального отца для моих детей, а Рустам для данной роли не годился принципиально.
Сейчас, со своей гитарой, он выглядит вполне по-дурацки посреди замерзшего кладбища. Никогда не понимала рокерских заморочек вокруг музыки. Ладно б еще музыка была как музыка, а то недоразумение одно.
