Наконец хозяин кабинета увидел посетительницу, и лицо его стало стремительно, как в кино, меняться. Из вдохновенно-радушного оно сначала стало настороженным, потом недоуменным, а затем и вовсе приняло неприкрыто злобное выражение.
Секретарша задела локтем столик, на пол со звоном упала кофейная чашка.
— К счастью, — мрачно пробормотал Иван Михайлович, но, опомнившись, сменил свирепое выражение лица на дежурно-приветливое. — Все хорошеете, Виолетта, оттого и не узнал, — ехидно процедил он сквозь зубы и жестом пригласил ее в кабинет, попутно обняв за плечи и подмигнув секретарше. — Какого черта вам потребовался весь этот балаган! — зашипел он Лине, когда закрылась дверь и они уселись за маленький чайный столик.
— Усе у порядке, шеф, учусь у вас, — парировала та. — Вы ведь тоже придумываете всякие предлоги, лишь бы не встречаться со мной и не говорить о деньгах.
— Как вам не стыдно! Это ложь! — возмутился Иван Михайлович. — И вообще, как вы могли явиться сюда сейчас, когда у меня столько проблем! Старший внук не может вылететь из Лондона, там бесконечная забастовка авиаторов. Младшая дочь вот-вот родит. Столько денег пришлось отвалить за элитный роддом! И вообще, теперь у меня иной масштаб, иные задачи…
— Тем более в ваших силах помочь «Утятам», — не отступала Лина.
— Будьте реалисткой, Ангелина Викторовна! Мне некогда заниматься какой-то детской студией. У нас в округе их десятки, — назидательно сказал Иван Михайлович. — Этот ваш самодеятельный кружок так мечтал от меня избавиться! Получили наконец желанную самостоятельность — так давайте, действуйте. А то привыкли, чтобы вас за ручку водили. Докажите, что вы сами чего-нибудь стоите! Что вы не «утята», а орлы, черт побери! Хорошо вам было выезжать на готовеньком — точнее, на моем хребте и моих связях…
— Чтобы «выкручиваться», нужны деньги. Верните их! — не отступала Лина. И, вобрав побольше воздуха в легкие, решительно бухнула: — Мы подадим на вас в суд, Иван Михайлович!
— Это ваше право, — неожиданно спокойно, даже как-то сонно и устало отреагировал на угрозу хозяин кабинета. — Могу даже телефончик подбросить, чтобы долго не искать.
И попросил секретаршу по местной связи:
— Раечка, принеси, пожалуйста, чаю, а заодно захвати телефон Сергея Петровича.
Через пять минут в комнату вплыла Раечка с листком в руке. Она заинтригованно поглядывала на Лину, чуя в ней какую-то серьезную, но пока непонятную угрозу хорошему настроению шефа.
«Эта чумовая тетка через полчаса уйдет, а мне до конца дня слушать его рычание», — внезапно сообразила Раечка.
— Чудненько, — добродушно пророкотал Иван Михайлович. Он снова вошел в роль свободного художника, лишь по недоразумению попавшего в кабинет чиновника.
— Держите, Виолетта, телефон моего давнего друга, — сказал Лине и, взглянув на секретаршу, вновь лукаво подмигнул. — В Пензе пригодится. Это судья одного из столичных районных судов, — сказал со значительной ухмылкой. — Мой давний приятель. Позвоните, скажите, что от меня, и ваш вопрос решится гораздо быстрее, чем вы ожидаете. Вы, наверное, слышали, что сейчас суды завалены исками и их не успевают рассматривать?
— Ну, ничего страшного, есть еще налоговая инспекция, — пригрозила Лина, когда секретарша вышла, — и трудовая комиссия, ну худой конец.
— Не советую, — добродушно хмыкнул Иван Михайлович, отхлебывая чай из стакана в изящном подстаканнике. — Пока будут выяснять, что да как, время упустите, ваши счета в банке арестуют, помещение опечатают, родители заберут детей, студию придется закрыть еще раньше, чем по суду. А меня власти в обиду не дадут. Иначе что же получится? Что они сами маху дали, раз такого-сякого Ивана Михайловича на столь ответственную должность назначили. Проглядели, прошляпили, так сказать. Словом, они теперь будут изо всех сил меня защищать. Так что послушай, Линок, старого тертого чиновника, — завершил он свой пламенный спич. — Не ссорься с властями, Виолетта Васильевна, целее будешь, — вот мой совет!
И, слегка рисуясь, зашагал по кабинету.
— Займитесь делом, встаньте наконец с дивана, найдите спонсора, черт побери! — В дверь заглянула секретарша, и он решил завершить начальственную речь на публике: — Как только выберу время, нагряну к вам в Пензу по старой памяти. Посидим за рюмкой чая, вспомним былое — а, Виолетта Васильевна? — Иван Михайлович лихо подмигнул Лине. Потом нагнулся к ней и похлопал по коленке. Лина чуть чаем не подавилась и, наскоро простившись, выбежала из кабинета.
— Вот народ, все им подай на блюдечке! — пожаловался Иван Михайлович секретарше, когда за Линой закрылась дверь. — Ничего сами не могут решить. Ну прямо как дети! Видишь — даже из Пензы ко мне приезжают за советом. Ох, устал я от них. А давай-ка, милая, тяпнем с тобой коньячка! Так сказать, за успех общего дела!
Через пару минут секретарша вошла в кабинет с коньяком и рюмками на подносе. Иван Михайлович впервые окинул ее с ног до головы не начальственным, а пристально-оценивающим мужским взглядом и разлил коньяк по рюмкам.
Марианна, еще раз взглянув на забор, на месте которого недавно стоял дуб, достала из сумочки сложенный вдвое листок в клеточку и приказала спутнику:
Пишите!
— Что писать-то? — оторопел Михаил Соломонович.
— Пишите то, что буду диктовать, только без самодеятельности, — безапелляционно потребовала пожилая революционерка, — главное, старайтесь, чтобы буквы были крупнее и четче.
— Вы же знаете, какой у врачей ужасный почерк, — проворчал Михаил Соломонович.
— А у меня с собой очков нет, — привела веский довод Марианна Лаврентьевна. — Итак, диктую:
«Позор начальнику управы А.И. Сидорову, спилившему вековой дуб, стоявший на этом месте!
Возмущенные жители округа».
— Нас арестуют! — испуганно предположил Михаил Соломонович. — А я не взял сердечные капли, которые принимаю на ночь. Нет, точно арестуют! Это прямой выпад против властей, он подпадает под статью Уголовного кодекса.
— Тем лучше! — объявила Марианна Лаврентьевна. — Сидя у телевизора, мы общественность на ноги не поднимем. Только скандал может остановить вопиющее беззаконие. И вообще. Нам с вами уже терять нечего. Лучше славная гибель, чем бесславное прозябание!
— Ну, знаете, я не готов провести ночь в узилище, — возмутился Михаил Соломонович.
— На все воля Божья! Так, кажется, вы говорили, профессор? — назидательно напомнила Марианна Лаврентьевна и прилепила скотчем к забору, возведенному на месте, где еще недавно стоял раскидистый дуб, рукописную прокламацию.
