Мне надо жить будущим. Скоро у меня настанет совсем другая жизнь, другая! Я так долго ждала этого дня. Так долго!» Надя сделала глубокий вздох. Ей даже было страшно представить, как она будет жить после.
Анна Семеновна заглянула к Наде в комнату и включила свет.
— Ты почему лежишь в темноте? Опять плачешь? Да что с тобой?
— Ничего. Я была в клинике. На днях скажут дату и время операции.
— Господи! — Анна Семеновна перекрестила ее. — Дай-то бог, чтобы все было хорошо. Я буду за тебя молиться в этот день.
— Ой, бабушка! — Надя стиснула ее руки. — Мне даже не верится, что все скоро закончится.
— Не думай об этом! Не нервничай. Живи как обычно. Чем меньше шума, тем лучше все получается. Э… — Она потрогала Надин лоб. — Да ты вся горишь. Температура, что ли?
— Как температура? — испугалась Надя. — Мне болеть нельзя, а то операцию отменят.
— Тогда возьми себя в руки и успокойся.
За ужином Надя пришла в себя. Ничего страшного нет. И волноваться нечего. Если нервничать, то неизвестно, чем все кончится.
Она позвонила в «Ваш шанс». И ей назначили время, когда она должна была прийти в клинику. Она записала все на листке бумаги, который постоянно носила с собой. Иногда она разворачивала листок и, шевеля губами, прочитывала про себя дату и час операции. Это было волшебное: «Сезам, откройся!», ее личный пропуск в сказочную страну, куда она так стремилась попасть. Ей казалось, что внутри ее без устали работают механические часы, неумолимо отсчитывающие время.
Надя старалась ничем не выдать своего состояния, но на работе заметили, что она стала избегать коллег, а если к ней обращались с каким-то вопросом, старалась побыстрее ответить и отойти в сторону.
— Надь! Что с тобой? — пытала ее Казанкина Галя.
— Ничего.
— Мы что, не видим? С тобой в эти дни что-то непонятное творится. Может, ты… — Она выразительно повела глазами на живот. — Залетела?
Надя уставилась на нее во все глаза:
— Ты что!
— Ты не бойся, если какая проблема, скажи, я тебе посоветую, что делать. Мы все тут свои люди.
Да нет. Это не проблема. Это… — Надя хотела сказать: «Дело всей моей жизни», но осеклась. Делиться своим сокровенным ей ни с кем не хотелось.
— Скрытная ты какая, — разочарованно протянула Галя. — Вся в себе… Секреты какие-то.
Она отошла от Нади и о чем-то с жаром заговорила с Лешей Черденко. До Нади долетало: «Десятидневный тур в Ригу». «Супер!», «Куда мне торопиться, брак не волк: в лес не убежит», «Женя такой нудный». Надя поняла, что Галя делилась с каждым встречным-поперечным своей насущной проблемой: как оттянуть дату бракосочетания и поехать со своим любовником напоследок в Ригу. Она у всех спрашивала совета и жаловалась на упертость жениха. Мне бы ее проблемы, с горечью усмехнулась Надя. Сплошное порханье по жизни. А тут…
В день операции Надя была удивительно спокойна. «Наверное, все во мне уже перегорело, — подумала она. — Не осталось уже ни сил, ни нервов, ни эмоций». За завтраком Анна Семеновна молчала. Надя — тоже. Когда она встала, бабушка заплакала.
— Не надо, — тихо сказала Надя. — А то я тоже сейчас разревусь.
Перед тем как закрыть дверь, она обернулась и помахала Анне Семеновне рукой.
В клинике она тоже была спокойной. Улыбнулась секретарше. Та встала из-за стойки и провела ее в операционную. Надя переоделась в специальное белое белье. Потом Наде сделали укол, и она полностью отключилась.
Очнувшись, она услышала тихие ругательства. В первое мгновение она не поняла, куда попала. Затем вспомнила. В операционной было двое. Ругался один человек. Доктор Лактионов. Она услышала его голос. Другой молчал, но временами что-то тихо говорил, так, что было не разобрать. Слова доходили до Нади с трудом. Она не понимала, о чем идет речь. Потом стала понимать. Но лучше бы она ничего не понимала. Речь шла о какой-то чудовищной ошибке. Что-то было сделано не так. И доктор ругался на другого, обзывая его «врачом-халтурщиком» и «чертовым алкоголиком». Были там выражения и похлеще. Потом они заговорили о чем-то непонятном. Точнее, говорил опять Лактионов. А второй мычал и что-то лепетал. «Ей жить с этим. Ты соображаешь, что ты сделал? Я же тебя предупреждал! Жаль девчонку. Я не знаю, можно ли это вообще исправить. Придется ждать. А это — время. Ее молодые годы! Что ты наделал, скотина! И меня под монастырь подвел».
Все это было странно, непонятно. И никак не относилось к ней. Они говорили о какой-то девушке, ставшей жертвой врачебной ошибки, девушке, которой теперь придется ждать непонятно сколько времени, чтобы эту ошибку можно было исправить. «Бедняжка, — подумала Надя. — Действительно, жаль ее». Только почему она лежит здесь, а они говорят об этом? Какая связь между этими двумя фактами? Какое она имеет к ним отношение?
Вопросы роились в голове, пока вдруг ей не стало внезапно очень холодно. Так холодно, что трудно было дышать. Словно ее перенесли в морозильную камеру. Спазм сдавил горло. Она пыталась встать — и не могла. В мозг впиявились тысячи иголок. Казалось, она сейчас взорвется изнутри от этой пытки. ЭТО ВСЕ ГОВОРИТСЯ О НЕЙ! ЕЙ СДЕЛАЛИ НЕУДАЧНУЮ ОПЕРАЦИЮ! Она закрыла глаза.
Этого не может быть! Она ошиблась! Это все ей снится. Сейчас она проснется — и забудет этот кошмарный сон, приснившийся так не вовремя. Неужели это не сон! Неужели — правда! Она открыла глаза. К ней подошел доктор. Он смотрел на нее с какой-то жалостью и сочувствием. Потом тяжело вздохнул. Она ждала от него каких-то слов. Слов, что все осталось позади, что все закончилось хорошо, что ей теперь не о чем беспокоиться и что она стала нормальным человеком. С новым лицом. Но никаких слов не было. Доктор молчал. И смотрел на нее. Потом, резко повернувшись, вышел из операционной. Она слышала, как хлопнула дверь, и этот звук болезненно отозвался у нее в голове.
Она никак не могла до конца поверить в услышанное и поэтому лежала с гулко бьющимся сердцем.
Дни, проведенные в клинике, выпали из ее памяти. Она даже не могла впоследствии вспомнить, сколько времени она провела там: несколько дней или недель. Она впала в состояние странного, отупляющего ступора…
Нет, это все было правдой! Чудовищной правдой! Ей хотелось хохотать до упаду. Если бы она могла, она бы так и сделала. Хохотала бы до колик. Но в ней все омертвело. Лактионов извинился и отдал ей обратно заплаченные деньги. Она хотела сказать, что деньги здесь ни при чем. Она и копила их для того, чтобы сделать операцию. Но вместо этого она растерянно теребила деньги в руках, пока Лактионов не сказал ей, чтобы она убрала их в сумку. Она ничего не соображала. Доктор говорил, что произошла ошибка. Сейчас трудно говорить что-то определенное. Надо подождать какое-то время. «Сколько?» — машинально спросила она. «Не знаю, — услышала она в ответ. — Будем вас наблюдать. Приходите через полгода. Там будет видно. А еще лучше — через год. А пока нужно быть готовой к переменам. Любым. В том числе и к худшим. Но отчаиваться не стоит. Надо не падать духом. Смириться и ждать…»
