Женщина искоса и внимательно изучала сумрачное выражение его лица. Она видела сейчас все бреши его психики, все болезненные места, по которым даже не надо бить, достаточно вовремя уколоть, напомнить о ненависти и боли.
Издалека долетел женский смех, послышался довольный мужской баритон…
Женщина представила их завтраки «в кругу семьи» на веранде… Шорох салфеток, серебряный звон ложечки о фарфор, пар над кофейником. Средиземноморский свежий ветерок пробегает по лепесткам фиалок в маленькой корзинке, поставленной горничной на край стола… Все это обрушившееся на «совков» счастье… Молодую, красивую жену… мужчину на пике финансовой удачи, намеренного прожить еще одну, но на этот раз иную, радостную, не мучительную жизнь… толстого ухоженного ребенка, старую тещу, которая, наконец-то, дожила до «такого счастья».
Женщина опять перевела взгляд на сумрачное лицо Марка. Под этот рай была подложена мина самого смертоносного и разрушительного действия. И отсчет времени уже пошел: тик-так, тик-так…
Она заметила, как на виске у юноши в такт этому хронометру смерти дергается голубая жилка…
Русский следователь, которому поручили опекать господина Берти Фостера, усадил его напротив себя и печально посмотрел на гостя поверх папок с делами, загромождавших стол.
Картина была довольно символической: эта груда папок разделяла их, как баррикада, заранее отрицая любую возможность найти общий язык. Швейцарец сорвался в Москву из-за одного трупа, портившего его идеальную репутацию. У русского в этих делах — гора трупов, и он уже заранее знает, что не сможет эти папки даже просмотреть и потому отправит обратно на доследование, не глядя… Поток дел в прокуратуре был выше реальных человеческих возможностей.
— Кофе?
Фостер помотал головой.
«Ну и слава богу», — подумал про себя хозяин кабинета. Хваленый чайник — «Тефаль, ты всегда думаешь о нас!» — сломался, как только истекла шестимесячная гарантия. И банка с кофе, кажется, была пуста — скрести по донышку в присутствии этого господина не хотелось.
— Итак, вы хотите, чтобы мы помогли вам найти женщину… от двадцати до сорока лет, которая посетила год назад Швейцарию?
— Д-да… — не очень уверенно кивнул Берти. Он не понимал, почему взгляд русского коллеги заставляет его чувствовать себя пациентом на приеме у психиатра. Однако он почувствовал, что вопрос, такова была его интонация, был похож на уточнение диагноза: «Вы, господин Берти Фостер, действительно считаете себя Наполеоном Бонапартом?»
Словно подтверждая догадку Берти, русский коллега с невыразимым сарказмом переспросил:
— Really?
Это «Really?» можно было перевести как «Действительно?», или «Точно?», или «В самом деле?», или «Вы уверены?», или «Неужели?»… Но в устах собеседника Берти это прозвучало как: «Да неужто?!»
«Да неужто ты, старый хрен, надеешься, что я брошу все свои дела и начну проверять одну за другой дамочек от двадцати до сорока (а еще лучше, по твоему мнению, — от пятнадцати до шестидесяти), которым вздумалось слетать в Швейцарию?!»
Не так подробно, без деталей, но Берти отлично понял по взгляду собеседника, о чем тот думает. И тогда он призвал на помощь всю стойкость своих швейцарских предков, подобрался, но не опустил глаза.
— Да, — скромно, но мужественно подтвердил он.
Вечер они закончили в «Rosie O‘Grady‘s», хорошем баре на Знаменке.
— Ну пойми ты своей швейцарской непробиваемой башкой… — втолковывал новый русский друг Фостеру. — Напряги свой европейский менталитет. Понимаю — трудно. Очень, говорят, отличается от нашего. Но ты врубись.
— What is it? — Фостер, отяжелевший от пива, упрямо мотал головой, которой ему предлагали во что-то врубиться.
— Если эта баба — киллер, у которой был заказ уничтожить Ясновского, а потом этого твоего парня… Брасса, кажется… то она не летала в Швейцарию под своей девичьей фамилией… Ни под девичьей, ни под фамилией мужа… Если она киллер, тебе ее не найти. И лучше не ищи, потому что до дома ты уже не доберешься…
Берти поперхнулся от неожиданности и решил, что пиво не столь уж замечательное, как ему показалось вначале.
— Если она маньячка-одиночка, прикончившая своего партнера на почве общей неудовлетворенности, это лучше…
Берти чуть приободрился.
— Хотя тебе ее тоже не найти. Потому что никто, и я в том числе, не будет тратить время на это дерьмо… на эту мелочь, когда кругом такое творится и мы, по сути дела, захлебываемся. Но помотать нам нервы можешь… Найти, конечно, ее не найдешь, но хоть живым останешься. Все понял?
— О, да… Это есть русская рулетка.
Все не все, но Берти отлично понял, что ему предложили сыграть в русскую рулетку. Как повезет… Револьвер может только щелкнуть, а может и разнести ему башку.
Однако можно ведь и не играть…
Берти таращил глаза и старался врубиться.
Пиво было очень хорошее, за окном стучала капель: не было никакой страшной русской зимы — была оттепель, мягкая, сырая, как в Европе; в полутьме бара уютно светился экран телевизора — показывали футбольный матч. Бар был кусочком нормальной Европы, привычной Берти, в которой ничто, кроме Кости и его монолога, не напоминало Фостеру о России. И может быть, поэтому он никак не мог врубиться.
Из того, что его лично волновало, Фостер узнал также, что тема, которая бурно обсуждалась в русской печати: тройное убийство — Ясновский (интересовавший Фостера), Бабкин и Тарханов (интересовавшие Берти лишь потому, что их с Ясновским связывали) — было тройным лишь в воображении журналистов и общественности. Органы не видели ни одной заслуживающей внимания причины, которая позволила бы соединить эти смерти в одну цепочку. Они погибли каждый сам по себе. Ясновский — несчастный случай в горах. И сомневаться в этом, искать себе лишних хлопот не было у милиции ни малейшего желания. Почему — Коробов объяснял это Берти весь вечер.
Бабкин был убит при ограблении квартиры — происшествие в Москве более чем банальное. И никакой, абсолютно никакой криминальной деятельностью Бабкин не занимался, ни с какой мафией связан не был. Жил за счет женщин, только и всего, преступлением это не является…
Наконец, Тарханов. Шоумена действительно отравили во время гулянки в ресторане, где было почти полтыщи народа. Кто? Да кто угодно: погибший не был ангелом. Следствие, по сути, зашло в тупик. Отрабатывали версии, связанные с его многочисленными женами и возлюбленными, но этим можно заниматься до конца истекающего тысячелетия…
Все трое действительно были знакомы, но это было общение на уровне тусовки, так общаются в Москве сотни людей — город большой, но круг узок — все (когда речь идет об одном, довольно тонком слое общества) друг друга знают. Говорить серьезно о том, что такой кит, как Ясновский, мог иметь какие-то криминальные завязки с такой мелочью, как Бабкин или Тарханов, просто смешно.
