Я тяжело вздохнул, спрятав замерзшие руки под одеяло. О, нет, так еще хуже! Нечаянно коснулся ее голого колена — Вика поджала их под себя, свернувшись калачиком. У меня оставался единственный выход — потихоньку соскользнуть с дивана и перебраться в спальню. Шевельнулся — раз, еще раз, но вдруг она, пробормотав нечто неясное, уткнулась лицом мне в плечо. Викина рука плюхнулась мне на грудь и я не сразу догадался, что она просто не понимает, где ее подушка.
Я совсем перестал дышать. Меня душил нестерпимый жар, поднимавшийся откуда-то снизу живота и охватывавший постепенно все тело. Господи, это худшее из всех пережитых мной мучений… Перед глазами мелькали какие-то нестерпимые, иногда даже бесстыдные, но ужасно приятные картины, и я практически был готов заплакать от бессилия. Я боялся, я сопротивлялся, я бунтовал… Ничего не вышло… Вика не была той Леной, которая когда-то бросила меня и сбежала в другой город, нет, тогда мне и не снились чувства такой силы — запретные, неправильные, неистовые…
Мало-помалу время двигалось к рассвету. Я все еще сквозь тревожную, липкую полудрему чувствовал горячую и влажную Викину ладонь на своем боку, она несколько раз потерлась щекой о мое плечо, сладко посапывая во сне, но, поборов дикое напряжение, я привык к теплу ее тела и отключился. По крайней мере, два часа, чтобы немного отдохнуть, у меня все еще были.
… Пробуждение было таким же, как и сон — внезапным и тревожным. Я слышал, что на кухне погромыхивают кастрюли, что-то шипит на огне, но не сразу понял, что бы это значило. Почесав затылок, я побрел в направлении этих волшебных звуков и аромата только что приготовленного кофе.
Вика порхала по кухне в одной футболке, деловито разливая по чашкам горячий напиток. Я остановился на пороге, облокотившись на косяк, зачарованный этим зрелищем. Почему-то в ту минуту я представил себе каждое такое утро. Мы бы сидели вот за этим столом, смеялись и поедали чуть подгоревшую яичницу. Эта мысль мгновенно обожгла меня своей несбыточностью.
— Привет. Ты извини, я тут похозяйничала… Просто подумала, что в школе за целый день точно жрать захочется…
Я через силу улыбнулся и кивнул.
Мы завтракали почти в полной тишине. Вика, кажется, тоже чувствовала себя неловко, проснувшись на моем плече. Я прокручивал в голове план, как нам обоим безболезненно добраться до школы — порознь и не в одно время. Главное, чтобы никто не заметил ее выходящей из моего подъезда… Вот черт, там же этот неусыпный сосед… Точно поползут сплетни… Интересно, он знает кого-то из учителей?..
— А ты спортом занимался каким-то, да?
Я встрепенулся, поставив чашку на стол.
— М-м-м… да. Плавал. А что?
Вика кокетливо закусила нижнюю губу, подперев рукой подбородок.
— Ниче. Просто не ожидала… что ты такой… мускулистый.
Когда она улыбается, ее щечки становятся круглыми и на них появляются легкие ямки. Если ее глаза прищурены с хитроватым, «лисьим» выражением, то она думает о чем-то совсем непозволительном. Иногда она очень похожа на ребенка — с таким наивным, светлым взглядом, но проходит мгновение — и ее правая бровь изгибается, губы приоткрываются в легкой ухмылке, и ты понимаешь, что ее невозможное, мощное, дьявольское очарование просто сбивает тебя с ног, а то и вовсе лишает возможности думать.
Я пропадаю, погибаю, самоуничтожаюсь. Меня рвет на части.
Если она сейчас же не встанет из-за стола и не отойдет подальше, то через секунду я схвачу ее за это тонкое белое запястье, и она окажется у меня на коленях, такая томная и прекрасная, и я опять ее поцелую… «И еще, и еще…» И Бог его знает, чем это может закончиться…
Да ты маньяк какой-то, Сафонов…
Я закрыл глаза, чтобы побороть навязчивое видение, но в этот момент Вика коснулась моей руки.
Нет! Все! Хватит!
Меня всего трясло от невероятного возбуждения, тело мгновенно вновь стало свинцовым, видимо, такие ночи не проходят бесследно… Единственное, чего я боялся, — что могу напугать ее или обидеть. Больше думать мне было не о чем.
— Уходи.
— Куда? — Она удивленно вздрогнула, когда я вскочил и бросился к окну, подальше от нее.
— Уходи, Вика!!! Не могу больше так!
Она ринулась ко мне, пытаясь заглянуть в глаза.
— Да что с тобой, Кирилл?! Что я сказала?
— Не в тебе дело… Верней… и в тебе тоже… Не могу… Уйди, умоляю!
Она часто-часто заморгала, будто собралась плакать. О, нет, только не это…
— Я не понимаю тебя! Чего ты боишься?! Меня?!
Гос-по-ди, да когда же это закончится?!
— Я себя боюсь, себя! Ты даже не догадываешься…
Она поморщилась с определенной долей презрения и возмущенно выдохнула:
— По-моему, я уже давным-давно догадалась!
Я устало кивнул.
— Тогда ты должна знать, что со мной происходит. И чего меня так колотит. Потому что за тот букет чувств, который я к тебе испытываю, мне светит несколько лет исправительных работ.
Она вспыхнула, отступив от меня на шаг. Я коснулся ее краем взгляда, продолжая упорно рассматривать подоконник в тщетной попытке успокоиться.
— Посмотри на меня.
Нет. Нет! НЕ-Е-ЕТ!
— Ну, посмотри же! — В ее голосе зазвенели слезы. — Я кажусь тебе маленькой девочкой?!
Она схватила меня за локоть и развернула лицом к себе, я не посмел сопротивляться. Конечно, нет. Передо мной стояла взрослая, сформировавшаяся девушка — то, как она выглядела, ее великолепная фигура, ее неповторимая аура неуловимой женственности и отчаянной смелости, а особенно тот факт, что мне было интересно только с ней, — все это сводило меня с ума, лишало воли. Но я никак не мог признаться самому себе, что ребенок, которого я так отчаянно пытался защитить от себя, наверное, существовал только в моем воображении.
— Почему ты постоянно отталкиваешь меня?.. Почему ты думаешь только о себе?! Это жестоко! Я же брежу тобой, Кирилл! А ты… а ты трус! Ты просто трус!
Я молчал, не в состоянии оторвать взгляда от ее искрящихся слезами ярко-синих глаз.
— Это все глупости. Не сдержался, виноват, но я должен просто работать. А ты — учиться. У тебя экзамены выпускные… и поступление. Мы не можем быть вместе, Вика. Точка.
Она задрожала, видимо, все еще пытаясь сдержать поток надвигающегося рыдания.
— Мне через полгода будет восемнадцать. Полгода!
— Ты меня не услышала… Это принципиальные вещи!
— Хорошо! — выдохнула Вика. — Живи со своими принципами! И не смей ко мне больше подходить, слышишь! Никогда!
Наверное, это было не лучшее решение, но я почувствовал, что сейчас как раз тот самый момент, когда я смогу избавить себя от этого отравляющего мою скучную жизнь соблазна раз и навсегда. Я смогу освободиться. Даже если она теперь будет меня ненавидеть. Я повернулся к ней, презрительно поморщившись.
