— Знаю. — Его рука задрожала в моей ладони; я притянула его к себе так, что он прижался к моим коленям, и обняла. — Нам ничего не грозит. Нас поведет наша счастливая звезда, Филипп. Она не обманет. Ты помнишь мсье Блейка, англичанина?
Он кивнул.
— Ну так вот, у него в лесу Дьедонне есть хижина, где он иногда ночует. Я знаю, что сегодня он там, потому что, когда хотела лечь, увидела в горах, там, где она стоит, маленький огонек. Мы сейчас же пойдем туда, он примет нас, а завтра отвезет к твоему дяде Ипполиту. Все будет хорошо, вот увидишь. Я тебе обещаю.
— Хорошо. Взять этот шарф?
— Да. Ты надел теплый свитер? Хорошо. Балконную дверь мы запрем. Я думаю... Все в порядке? Постарайся не шуметь.
Я остановилась у дверей, положив руку на ключ, торчавший в скважине, и прислушалась. Филипп ступал рядом со мной тихо, как привидение, ухватившись рукой за мой локоть. Глаза его казались огромными на бледном личике. Ничего не было слышно. За нашей дверью простирался огромный дом, темный и молчаливый, казавшийся необитаемым. Мадам де Вальми уже, наверное, спала, Бернар был пьян, а сам тигр, притаившийся внизу в своем логове и ожидающий известия о смерти, — этот тигр был беспомощным инвалидом...
Влажной рукой я нажала на скользкую дверную ручку и приоткрыла дверь, потом взяла Филиппа за руку и вышла с ним в темный коридор. Мимо часов, которые когда-то пробили для нас двенадцать раз, вниз по лестнице, где я потеряла свою туфельку, вдоль темного пространства, окаймленного с обеих сторон слепыми пятнами дверей, под косыми взглядами фамильных портретов... Огромный дом скользил мимо нас в полутьме, бесплотный, как декорации к фантазии Кокто, и наконец лихорадочное и бредовое бегство привело нас к тяжелой двери, которая вела во двор, к желанной свободе.
Дверь была заперта. Очевидно, для слуг, которые должны были вернуться с танцев, был оставлен открытым другой вход, но у меня не хватало духу вернуться. Тяжелый ключ легко и бесшумно повернулся в замочной скважине, но дверь не открывалась. Я шарила руками в темноте по обитой железными полосами двери в поисках задвижки. Было слышно, как рядом со мной Филипп легонько втянул в себя воздух и задрожал. Я встала на цыпочки и подняла руки, наконец нашла запор и отодвинула его. Он подался с громким визгом, словно мандрагора, которую вырывают с корнем в полуночном лесу. Звук отдался бесконечным эхом в коридоре и, казалось, разнесся по всему дому. Дрожащими руками я потянула к себе дверь, каждую минуту ожидая услышать гудение инвалидного кресла.
Дверь не двигалась. Она все еще не двигалась. Я стала шарить рядом с ключом в поисках английского замка, но ничего не нашла. Он мог появиться каждую минуту и увидел бы нас в этой темной ловушке. Ему не надо было слышать скрип задвижки, чтобы знать, где мы находимся и что собираемся сделать. Мне казалось, что мои панические мысли летят по коридору прямо к Леону де Вальми, выдавая нас. Он должен знать. О да, должен знать. Мы связаны телепатической связью — я и Князь Тьмы...
— Все в порядке, — прошептал Филипп, — я взял с собой мой фонарик.
Он нагнулся ко второй задвижке, тихо отодвинул ее, и дверь отворилась.
Мы вышли на свежий ночной воздух.
Пусть войдет в волшебный лес
Тот, кто смел.
Джордж Мередит. Вестермейнские леса.
Я не имела представления, как найти лесную хижину Уильяма Блейка, но из окна моей комнаты в замке Вальми заметила, что ее огонек, казалось, находился очень близко от широкой прямой просеки, прорезавшей сосновый бор и идущей вверх, начинаясь откуда-то возле моста Вальми. Нам с Филиппом надо было лишь пройти по мосту и повернуть от шоссе направо, и мы должны выйти прямо на просеку. Оттуда просека шла прямо вверх, и, без сомнения, рано или поздно огонек укажет нам дорогу к хижине.
Казалось, здесь не было особой трудности, на самом же деле это был долгий и изнурительный подъем. Я боялась пользоваться фонариком Филиппа так близко от шоссе, но и на просеке не зажигала его из предосторожности: место было совершенно открытое, и свет можно было увидеть из каждого окна западного фасада замка Вальми.
В лесу стояла полная темнота. Глаза у меня немного привыкли к ней, и мы пробирались между деревьями, не нанося себе серьезных увечий, но очень медленно, спотыкаясь и скользя на толстом ковре сосновых игл, устилавшем землю, кое-где натыкаясь на кучи срубленных ветвей, оставленных там после расчистки леса. Филипп задел за острый сук и упал бы, если бы я его не поддержала; я наступила, с трудом сдержав крик боли, на щепку, которая врезалась мне в ногу, как стальной клинок. Но Филипп не жаловался, а я, как ни странно, удаляясь от Вальми, с каждым шагом чувствовала себя все в большей безопасности. Этот дикий горный склон, напоенный густым ароматом сосен, несмотря на темноту и таинственные шорохи, производимые существами, которые обитали в нем, не пугал меня; замок Вальми, светлый и роскошный, был гораздо страшнее. У меня в голове звучало одно только слово «сбежать», и Вальми, невзирая на весь его блеск и комфорт, казался душным, затхлым и давящим. Теперь я на свободе... Темнота приняла нас в свои объятия. Воздух обвевал прохладой, вокруг царила мирная тишина.
Я выбрала верное направление. Примерно двадцать минут мы с трудом пробирались по лесу среди сосен, потом вдруг вышли на просеку. Она была шириной примерно в пятнадцать ярдов и вела прямиком от подножия к вершине горы. Думаю, она была оставлена, чтобы по ней в случае пожара мог пройти трактор, но для чего бы она ни служила, нам с Филиппом было значительно легче пробираться по ней, чем по лесу.
Здесь тоже валялись срубленные ветки, но, по крайней мере, было светлее и мы шли не вслепую. Крепко сжимая мою руку и немного задыхаясь, Филипп послушно взбирался по склону рядом со мной. Один раз мы обернулись и, не сговариваясь, посмотрели в сторону Вальми. На дальнем краю долины замок, освещенный луной, выплывал бледным пятном над лесом Вальми, словно пронзенный единственным лучом света, видневшимся в окне первого этажа. Леон де Вальми все еще ждал желанного известия.
Вздрогнув, я снова повернулась к заросшей густым лесом, благоухающей смолой вершине Дьедонне, и мы пошли дальше по освещенной луной просеке, рассекающей ряды сосен, словно каньон, темные утесы.
— Все в порядке, Филипп?
— Да, мадемуазель.
Если какое-нибудь существо и пробегало по лесу в ту ночь, мы его не заметили. Только глаза звезд сверкали над нами, отражаясь в миллионах капелек росы, выпавшей на срубленные ветки. Иногда поднимался легкий ветер, а когда он утихал, треск сухих веток и шуршание мертвых сосновых иголок у нас под ногами звучали словно гром. Я поймала себя на том, что, как это ни глупо, время от времени оглядываюсь украдкой через плечо на дальний огонек в окне Леона де Вальми, стараясь ступать как можно тише, и со страхом посматриваю на мрачные черные тени, сопровождающие нас сзади в нашем пути по просеке.
Но под луной, плывущей по ночному небу, ничто нас больше не пугало, и, остановившись отдохнуть, мы не услышали никаких звуков, кроме нашего тяжелого дыхания, вековой песни сосен и шума капель воды, когда ветер сбрасывал росу с веток.
Первым увидел хижину Филипп. Я изо всей силы напрягала зрение, глядя вверх и влево сквозь деревья, стараясь различить свет лампы Уильяма Блейка, и, когда мы подошли к вершине горы, стала беспокоиться, думая, что прошла хижину, не заметив ее среди густых зарослей сосны.
Когда мы остановились, как обычно, чтобы перевести дыхание, Филипп потянул меня за руку.
— Вот, — сказал он, задыхаясь, и кивнул в сторону небольшой бреши в южной стене деревьев.
Я с облегчением повернулась туда, но остановилась и молча смотрела на хижину, чувствуя, как по телу пробегает озноб.
Это, без сомнения, была хижина, та самая хижина, поскольку она была расположена как раз в том месте, где я предполагала. Она была маленькая и квадратная, очень красивая, построенная на манер шале из оструганных сосновых бревен с идущей вокруг дома крытой верандой, с остроконечной кровлей и узорчатыми деревянными ставнями. Сзади и сбоку сосны подходили к ней так близко, что загораживали свет, так что лампа должна была бы гореть круглые сутки.
Сейчас окна были темными. В одном виднелся маленький огонек, словно от очага, но не было видно гостеприимного света лампы, которая так долго служила мне путеводной звездой. Я стояла, сжимая руку Филиппа, и тупо смотрела на темные окна.
Только сейчас я заметила, как стеснились вокруг хижины деревья, окружавшие ее плотным кольцом, какими страшными, уродливыми и черными, как чернила, выглядели тени, которые мы с Филиппом отбрасывали на просеку. Я пошевелилась, и гигантская тень злобно передразнила меня. Ночь была полна угрожающих шорохов.
