Я знаю, что могу не церемониться, вряд ли его разбужу, но всё же осторожно выбираюсь из-под него. Его тело снова расслаблено. Надеюсь, теперь он спит выздоравливающим сном.
С трудом нахожу свою одежду, бреду в зал, укладываюсь на диван. Спать, и ни о чём не думать! – приказываю себе. И первый раз за сегодняшний вечер поступаю благоразумно: тотчас засыпаю.
Проснувшись в следующий раз, я не понимаю сразу, где нахожусь, какое время суток, и почему такая тяжесть во всём теле, как будто я всю ночь работала. Открыв глаза, тупо смотрю на потолок, поклеенный обоями, имитирующими плитку, на цветочный узор ковра на стене. Постепенно приходит понимание, где я и почему такое состояние организма. Который час? Светло, но сумрачно. Неужели я проспала весь день до вечера? Я усаживаюсь на диване, потому что иначе не вижу часы, и натыкаюсь на его взгляд.
Он сидит напротив меня в кресле, подперев подбородок рукой, и неотрывно смотрит. Я нервно сглатываю, бросаю взгляд на часы. Ну, ничего себе! Четыре часа! Я действительно проспала почти весь день. Снова смотрю на него. Он молчит. Пытаюсь хоть что-то прочесть в глазах, в его расслабленной позе. Ноль!!!
– Привет, – хрипло выдаю я, видимо, голос ещё не проснулся.
– Почему ты не уехала? – это он вместо приветствия.
Я молчу.
– Не завелась машина?
Он что, думает, все автомобили так же капризны, как и его «семёрка»?
– Э… я… с машиной всё в порядке, – выдавливаю из себя.
Он молча встаёт, уходит на кухню, возвращается со стаканом воды, подаёт мне.
– Благодарю.
Я залпом выпиваю воду. Мне бы кофе, конечно, но и на том спасибо. Возвращаю стакан. Он снова садится в кресло, вертит стакан в руке, задумчиво смотрит на меня.
– Что вчера было, рассказывай!
Я чувствую себя, как на допросе. Да это допрос и есть!
– Что именно тебя интересует? – спрашиваю я.
– Всё! С самого начала!
Ого! Да он ничего не помнит! А я так надеялась, что хотя бы сексом он занимался в сознании.
– Ты перепутал визитки, позвонил мне на номер вызова такси…
– Это я помню. Ты привезла лекарства и, по логике, должна была уехать. Почему ты до сих пор здесь?
Вот это да! А где же я должна быть, после того, как… Впрочем, он же ничего не помнит.
– Я не смогла тебя оставить в таком ужасном состоянии, я должна была тебе помочь.
– И в чём же заключалась твоя помощь?
Он, кажется, спокоен, но в тоне я улавливаю угрозу. Мельком бросив взгляд на его руки, замечаю: он так сжимает стакан, который я вернула, что побелели костяшки пальцев. Он пытается сдерживать какие-то сильные чувства, и, что-то подсказывает, мне очень не понравятся эти чувства. Убирая подробности, как можно жизнерадостней, я рассказываю ему о прошедшей ночи:
– У тебя была высокая температура. Сначала ты выпил таблетки и ушёл спать, где-то через час я поняла, что таблетки не помогают, и сделала тебе укол. Примерно после двух часов ночи температура начала спадать, и я, убедившись, что у тебя всё хорошо, пошла спать сама.
– Это всё? – бросает он с сомнением.
– Да, – тихо отвечаю я и для большей убедительности пытаюсь улыбнуться.
– Тогда поясни мне некоторые детали. Что означает уксус и водка на столе, а также в чашке возле моей кровати?
– А! – нервно хихикаю. – Как же я забыла! После укола тебе не сразу стало легче, я запаниковала и вспомнила бабушкин способ снять жар – протирать тело раствором уксуса с водкой.
– Я правильно понял: ты стащила с меня одежду и очень близко подошла ко мне?
– Ну да, это облегчило твоё состояние.
– Всё? Больше ничего не облегчало моё состояние? Ты рассказала мне всё?!
– Ну да, всё! Что ещё? – пытаюсь вложить в голос как можно больше уверенности.
– Тогда что ты мне можешь сказать об этом?
Он достаёт откуда-то мой разодранный бюстгальтер. Тот качается у него на пальце вытянутой руки, как тряпка. Я открываю рот и снова его закрываю, не выдавив ни звука. Краснею и опускаю глаза. Ну что я могу об этом сказать? Да и как это можно описать словами?
– Детка, – тихо говорит он, но мне кажется, у меня волосы шевелятся от этого голоса. – В тебе есть хоть какие-то инстинкты? Я имею в виду инстинкты самосохранения. Тебе говорили в детстве, что незнакомые мужчины опасны?
Он встаёт и подходит к дивану, возвышаясь надо мной грозной тучей.
– Какого чёрта ты осталась со мной! – рокочет его голос. – Почему не бежала отсюда сломя голову? Ты кто? Авантюристка? Искательница приключений? Ты понимала вчера, насколько опасно оставаться с мужчиной, тем более если он в невменяемом состоянии? – он не кричит, но в его голосе столько гнева и угрозы, что я сжимаюсь в комок.
Он отворачивается от меня, смотрит в окно, трёт виски, молчит. Я тоже молчу.
– Я тебя изнасиловал? – слышу его глухой голос. В нём чувствуется боль и горечь. Или мне кажется?
Я вскидываю голову, и снова, как рыба, только открываю и закрываю рот от неожиданного и глупого вопроса.
Он поворачивается, смотрит мне в глаза.
– Я насиловал тебя? – снова спрашивает он с нажимом.
– Нет! Что ты, нет, конечно! – ошеломлённо смотрю на него.
– Так, значит, ты добровольно легла с незнакомым мужчиной, находящемся в бредовом состоянии!
Теперь он почти орёт, резко хватает меня за руку, почти выдёргивая с дивана, и тащит на кухню. Я ничего не понимаю, пока мы не оказываемся возле большого зеркала у стены.
– И вот это ты нанесла себе сама? – спрашивает он, показывая на лиловый синяк выше локтя. – Здесь ты тоже как-то умудрилась сама себя изуродовать, – он тащит мою кофточку с плеч, показывая синяки на шее.
– Плечо ты задел случайно, когда метался по кровати, а я пыталась тебя удержать…
– Ты… меня… удержать?!! – переспрашивает он, и я в зеркало вижу, как лицо его кривится, словно от зубной боли, поэтому быстро добавляю, пытаясь остудить его гнев:
– Всё остальное не помню, но больно мне точно не было!
– Да зачем вообще было ко мне подходить и успокаивать! Ты понимаешь, что я мог ненароком убить тебя, а утром даже не вспомнить, как всё произошло. Кто тебя просил всё это делать! Мазохистка ты чёртова!
Нет, с меня достаточно. И это после всего, что я для него сделала! Мог бы ограничиться элементарным спасибо, но обвинять меня! Это уж слишком.
– Да пошёл ты!!! – ору я, выдёргиваю руку, которую он сжимает (теперь синяк будет и на другом предплечье), и, гулко хлопая дверью, выбегаю из дома.
На улице идёт дождь. Не дождь, а ливень. Вот почему в комнате так сумрачно.
Я останавливаюсь во дворе. Полосы дождя больно хлещут по лицу и открытым рукам. Одежда моментально промокает. Но мне всё равно. Любая физическая боль лучше той, что затаилась в душе. Я выхожу на улицу и тут понимаю, что вылетела без сумки, в которой ключи от машины. Нет, я не вернусь в клетку к этому зверю. Я лучше пешком пойду до Москвы. Хотя осознаю, что идти никуда не хочу и не могу. Опускаюсь на скамейку возле ворот и сижу, подставив лицо жёстким струям. Где-то глубоко внутри закипающие слёзы находят выход. Как хорошо плакать под дождём, никто, кроме тебя, не заметит.
