- Ванькой, - свредничала я. Ну не все ли равно, как его назвать?
- Ну, пошли, Иван Михайлович, процедуры принимать, - сказала акушерка, которую Саша посылал за анестезиологом. Вынесла моего сына из родилки. C ума сойти. Иван Михайлович! Она что, тоже знала Рыжего? Его все, что ли знают?
Я проводила ее взглядом. И стала медленно отключаться. Последнее, что видела - мне к руке пристраивали капельницу. Мелькнули где-то далеко в сознании рыжеватые кудри и васильки ...
* * *
Какое это было сумасшедшее время - первый год. Моя способность спать где угодно и как угодно давно стала поговоркой в семье. Но тут я превзошла саму себя. Спала, даже когда кормила Ванечку. Он обычно сосал долго, жадно, крепко обхватывая сосок беззубым ртом. Больно упирался в грудь кулачками.
- Весь в отца пошел, - вздыхала тетя Нина. - Такой же решительный!
Я морщилась. Ванечка действительно пошел в отца. И не только характером. Я напрасно постоянно всматривалась в сына, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь свое. Только расстраивалась.
- И волосики у него рыженькие, - умилялась тетка. - И глазки голубые.
- Еще двадцать раз все переменится, - сопротивлялась я. - За редким исключением все дети рождаются с голубыми глазами, как котята.
- Не ... - смеялась тетя Нина. - У нашего они такими и будут.
Вот этого не надо! Постоянно видеть перед собой уменьшенную копию Рыжего? Злей насмешки не придумаешь.
Кормежки, купанья, пеленки, прогулки так замотали меня, что я ходила буквально по стенке. Первые полгода вообще ни о чем не могла думать. Только одно страстное желание было - спать! Швы плохо заживали, гноились. Держалась небольшая температура. Я раздражалась по пустякам. Казалось, никаких материнских чувств к сыну не испытываю. Усталость. Раздражение. Постоянное беспокойство. И чувство, что должна сделать что-то еще, но так и не сделала. Потом постепенно пришла в себя. Стала радоваться беззубой улыбке сына.
Олег с Таней приезжали помогать. И заодно приглядывались. Им скоро предстояло то же самое. Быстро как они! Не то, что мы с Рыжим. Помогали и папа с Евгенией. Они души в Ванечке не чаяли. Я боялась, что близкие его избалуют. А он был требовательным и настырным.
В деревню мы не поехали. И Ванечку еще рано было туда таскать, и пересудов избежать хотелось. Торчали в городе. Лето промчалось, мы и не заметили. Тетю Нину появление в доме ребенка лечило быстрее всех лекарств. Она ожила. Загремела. Смысл в жизни появился - так надо понимать. По ночам она вскакивала к Ванечке быстрее, чем я. И голова при этом у нее не болела.
Нам обоим не терпелось. Скорее бы Ванечка сел. Только бы побыстрей встал. Первые зубки были встречены неслыханным ликованием, несмотря на то, что именно они достались нам ой-ой-ой как. Мы не ждали, пока он начнет ходить. Невмоготу оказалось ждать. Учили его сами. Ставили в центре комнат, под люстрой. Отходили на несколько шагов и звали его к себе, приманивали руками. Он делал один-два неуверенных шажка и падал, заливаясь тоненьким смехом, пуская пузыри из слюней. Не плакал - смеялся. Смешно переваливаясь, неуклюже поднимался. Сам. И снова делал попытку добраться до нас. Характер проявлял бойцовский. В парке на прогулке он важно сидел в коляске. Внимательно оглядывался и по-командирски что-то погукивал. Ну, копия - Мишка.
От Рыжего не было ни слуху, ни духу. Вот уже полтора года. Как в воду канул. Я вздрагивала от каждого звонка в дверь, по телефону. На прогулках с Ванечкой судорожно оглядывалась по сторонам, забывая любоваться парком, который очень любила. Потом постепенно перестала. Время шло, а он все не возвращался. К чему себя мучить? Разве не все ясно? Если не появляется, значит, я ему не нужна. Он неожиданно ворвался в мою жизнь. И так же неожиданно ушел из нее. Разлюбил. Надеяться не на что. Надо привыкать жить без Мишки. Не думать. Не вспоминать. Но как же это было больно! Как больно! Ванечка все больше походил на него. Что-то неуловимо похожее проглядывало даже в неловких пока движениях. Иногда я вздрагивала, в очередной раз нечаянно замечая сходство. Душа сжималась в маленький комочек, насквозь прохваченный болью. Только усталость и спасала. Да еще Ванечка. Появилось оно все же - это самое материнское чувство. Он ел отменно. Спал хорошо. Почти не капризничал. Не болел.
- Какой здоровый малыш! - говорили соседи. Они деликатно не обсуждали вопрос, на кого похож этот здоровый малыш.
В десять месяцев он протянул к тетке ручонки и с трудом произнес:
- Ба ...
Я разревелась. Почему не "ма"? На следующий день он, сидя у меня на коленях, потерся об мою щеку и скрипуче сказал:
- Ма-ма ...
С минуту я сидела растерявшись. Потом схватила сына в охапку и с диким воплем закружилась с ним по комнате. Тетя Нина бегала за мной по комнате, пытаясь перехватить, и тоже дико кричала:
- Осторожней, чумовая! Ребенка угробишь!
И тут вдруг раздался звонок в дверь. Длинный и резкий. Мы обе застыли, как вкопанные. Ванечка громко расплакался. Он любил кружиться.
- Кто это? - спросила у меня тетка.
Я пожала плечами. Таня в роддоме. Олег шляется под окнами вышеупомянутого заведения, и все новости сообщает нам по телефону. С работы сначала звонят по телефону. Отец с Евгенией всегда дают в дверь два звонка. А больше, вроде, и некому ...
- Сама открою, - ворчливо сказала тетка. У нее что, надежда на дополнительную пенсию? Хотя, было бы неплохо. Теткина пенсия по инвалидности и мое пособие - это слишком мало на троих.
Тетя Нина отправилась к двери. Я с Ванечкой на руках пошла за ней. Интересно же, в самом деле.
На пороге стоял мужчина. До того похожий на Рыжего, что я чуть с ума не сошла. Только через секунду поняла - это не Мишка. Ниже ростом, уже в плечах и груди, плотнее в талии и бедрах. И, вообще... Ну, ни капельки не похож. Разве, что волосы с рыжинкой, голубые глаза и веснушки ...
