— Вам Кузьмина говорила о том, что ее первый муж был недавно убит?
— Говорила. Она меня пригласила водочки за упокой выпить. Пусть будет земля ему пухом! Хороший он был человек, сказала она.
— А что-нибудь о нем она вам еще говорила?
— Да нет. Мы с ней не так уж и часто общались. Ей все некогда. Работа, дела. Так, перекинемся парой слов. По-соседски.
— Намекала она вам или рассказывала, что скоро перейдет на другую работу?
— Нет.
— Заметили ли вы в ней за последнее время какие-нибудь перемены?
Она стала какой-то замученной, молчаливой. Все-таки смерть мужа… Пусть и бывшего. Я сама, когда узнала о смерти Жени, мужа, с которым прожила всего два года по молодости, не могла в себя прийти целый месяц. Все вечерами плакала…
— Спасибо, Вера Геннадьевна. Если вы нам понадобитесь, мы обратимся к вам.
В коридоре Губарев сказал негромко Витьке:
— Подведем итоги. Кузьмина жила одиноко и замкнуто. Никого к себе не водила. В последнее время была задумчива. Однако убийце она дверь открыла. Вывод: знакома с ним.
— Братец идеально подходит под это определение. Попили чайку на кухне. Слово за слово. Разгорелась ссора. И…
— При этом братец заранее запасся пистолетом, взял его с собой.
— Он решил завладеть этими деньгами во что бы то ни стало.
— Возможно. Но руку к убийству мог приложить и кто-нибудь из коллег.
— А им-то зачем убивать Кузьмину?
— Ты что, о деньгах забыл? Да за такие деньги люди могут на многое пойти. В том числе и на убийство.
— Для этого коллеги должны знать о деньгах!
— Верно! А ты представь такую картину: человек собирается открыть свое дело. Естественно, новая фирма требует новых кадров. Она начинает потихоньку говорить с коллегами. Проще ведь взять тех, кого знаешь. Тем более она собиралась открыть медицинский центр широкого профиля. Поэтому могла начать вести переговоры с коллегами. Потихоньку. Согласен с ходом моей мысли?
— Согласен.
— Об этом мы и поговорим с коллегами Кузьминой. И незамедлительно. Но прежде позвони ее брату домой, — велел Губарев.
Витька набрал номер. Подождал. Потом развел руками.
— Никто не подходит.
Губарев тяжело вздохнул, но ничего не сказал.
В больнице были уже в курсе случившегося. На первом этаже при входе в траурной рамке висела большая фотография Кузьминой. Даты жизни и краткий текст, в котором говорилось, каким она была замечательным хирургом и хорошим человеком.
— Да… Любовь Андреевна. Надо же… Нам будет ее очень не хватать. Она была прекрасным специалистом. Настоящим профессионалом своего дела, — сказал главврач Роман Александрович, высокий полный мужчина с пышными усами, и сокрушенно покачал головой: — Прямо не верится, что ее больше нет.
Они с Витькой сидели в кабинете главврача.
Губарев подумал, что не надо говорить о нищете медицины, достаточно побывать в государственной больнице, такой, как эта, и тогда все вопросы отпадут сами собой. Здание требовало капитального ремонта, палаты были битком забиты. Медикаментов не хватало. Тогда как зайдешь в любой офис фирмы средней руки: шик, блеск, евроремонт, кожаные кресла и диваны. А тут…
— Н-да! Вы говорите, что ее убили. Кому это понадобилось? Может быть, идет охота на врачей? Помните, одно время профессоров убивали? Вдруг новый маньяк объявился? — спросил главврач.
Зазвонил телефон.
— Да… Конечно… понимаю… Мы ничего не знаем, вы были ответственны за поставку оборудования. Хорошо. Жду.
Повесив трубку, Роман Александрович повернулся к ним:
— Мы собираемся организовать похороны Кузьминой. Она была человеком одиноким, поэтому мы все берем на себя.
— Сейчас тело находится в морге на экспертизе. Когда его можно будет забрать, мы сообщим вам. У меня к вам вопрос: вы не заметили в последнее время в поведении Кузьминой что-нибудь необычное?
— Вы знаете, об этом вам лучше побеседовать с заведующим отделением, где работала Кузьмина. Сафиулиным Ринатом Эльдаровичем. Я не так уж часто общался с Кузьминой. Он вам больше расскажет о ней.
Снова зазвонил телефон.
— Кто? Да. Это я. Пока никаких результатов. Позвоните на следующей неделе. Что? Нет, ничего не могу сказать. Давайте я сам побеседую с ним. — Прикрыв трубку рукой, Роман Александрович обратился к милиционерам: — Я вам больше не нужен?
— Пока — нет. Скажите, где найти заведующего отделением?
— На третьем этаже. Как подниметесь, сразу направо. Там будет кабинет Сафиулина. Спросите. Вам подскажут, где он.
— Хорошо. Они с Витькой вышли из кабинета и пошли к лифту.
— А зачем нам лифт? Пошли пешком.
Сафиулин был на месте. Поджарый мужчина среднего роста с волнистыми седыми волосами. Он жестом предложил им сесть и спросил:
— Вы надолго? Просто у меня скоро операция.
— Нет, — ответил Витька.
— Вы не обратили внимание, были ли в последнее время какие-нибудь странности в поведении Кузьминой? — спросил Губарев.
— Да нет. Все, как всегда. Она вообще-то была довольно замкнутым человеком. И ни с кем близко не общалась. Кроме медсестры, Барановой Людмилы.
— Не говорила ли вам Кузьмина, что она собирается уходить с работы?
— Уходить? — Удивление Сафиулина было неподдельным. — Нет. Во всяком случае, ни о чем таком я не слышал.
— Она что-нибудь говорила вам о своем бывшем супруге — Лактионове Николае Дмитриевиче?
Мы знали, что он — хирург в области пластической медицины. И у него своя клиника. Вот и все. Больше она ничего не рассказывала нам.
— Спасибо за информацию. Баранова сегодня в больнице?
— Да. Сегодня ее дежурство. Она — в коридоре. За своим столом. Если ее там нет, то она в одной из палат.
Баранова находилась в палате. Губарев вызвал ее в коридор.
— Сейчас, одну минуту. Только лекарство двум больным дам.
Через пять минут Баранова освободилась. Маленького роста, пышные рыжие волосы, нос, усыпанный веснушками.
— Пойдемте в комнату старшей медсестры. Там сейчас никого нет, — предложила она.
Комнату нещадно заливало солнце. Позднее осеннее солнце. Баранова взяла длинную палку и поправила шторы. Но все равно оставалась небольшая щель, в которую врывался поток света и слепил майору глаза. Он переставил стул вправо. Ближе к стене.
Она села на стул и глубоко вздохнула:
— Это по поводу Любы, да?
— Вы угадали.
И тут она принялась плакать. Тихо, почти бесшумно. Без всхлипов и причитаний.
— Как вспомню Любу, так не могу от слез удержаться. Извините, — прошептала она.
— Ничего. Мы понимаем.
— Так жалко ее. Ужасно! Она была таким хорошим хирургом. И человеком добрым. Только… это между нами… ее мало ценили. И такое отношение задевало ее. Хотя внешне она не показывала этого. Со стороны она казалась покладистой, мягкой. Но… Люба была гордым человеком, с чувством собственного достоинства. Ей хотелось, чтобы ее ценили, признавали. — Баранова достала из кармана носовой платок и промокнула глаза.
