Я не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, где я. Последнее, что я помню – это слова Арчи о том, что обо мне теперь позаботятся. Я боролась, пыталась вырваться, нарочно обронила заколку. Надеюсь, Джо будет искать меня и, когда найдёт заколку, заподозрит неладное. Надеюсь, в здании и около него есть камеры. Они должны там быть. Должны!
– Кто-нибудь… Пожалуйста…
За что я здесь? Почему?
Арчи ждал меня там, где коридор раздваивается, сказал, что волновался. А когда я подошла к нему, скрутил и поволок за собой. Все мои попытки вырваться он пресёк, даже не напрягаясь, затем вколол мне что-то, и я отрубилась почти моментально. Когда это было? Сегодня? Вчера? Неделю назад? Сколько я здесь? Вряд ли долго, иначе бы уже сдохла от обезвоживания.
Мне страшно, мне чертовски страшно. Я даже не пытаюсь храбриться, какой в этом смысл? Здесь холодно, сыро, воняет затхлостью и плесенью, ни единого источника света и, по-моему, я слышала крыс.
Жутко хочется пить, голова болит, кажется, у меня разбит лоб. Вряд ли рана опасная, но кровь точно текла какое-то время. Она засохла на лице и волосах. Я, чёрт побери, хочу в туалет! Придётся дойти до противоположной стены и сделать это там, иначе мочевой пузырь скоро разорвётся. Дотянется ли цепь? Нужно встать и проверить. Нужно, а я… У меня нет сил.
– Кто-нибудь…
Чёрт побери, что со мной не так? Почему я? Почему? Что Арчи от меня нужно? Кто он? На кого работает? Неужели на Гибсона? Или здесь замешан кто-то ещё?
Когда Джо запер меня в замке, я жила как королева. А теперь это действительно плен. Меня посадили на цепь как животное. Закрыли в клетке. Бросили в тёмном, сыром, вонючем и холодном месте. Не оставили ни еды, ни воды. Сколько человек может протянуть без пищи? А без воды?
Похоже, у меня уже начинаются галлюцинации. Мерещится, будто где-то вдалеке открылась дверь. Боже, я точно умом тронулась, или мой разум играет со мной, но, кажется, я слышу шаги. А может, я просто отчаянно этого желаю. Даже если кто-то идёт сюда, чтобы убить меня, плевать. Мне нужно с кем-то поговорить. Увидеть кого-то. Понять, что я ещё жива, а не попала в чистилище или в ад. Узнать, почему я здесь, чего они хотят от меня. Попросить воды, наконец!
Звуки шагов становятся чётче и ближе, а затем всё стихает. Осторожно встаю с пола, подхожу к решётке, хватаюсь за прутья двумя руками и вслушиваюсь в мертвецкую тишину. Неужели мне правда померещилось?
– Эй! Кто-нибудь! Вы слышите меня?! Почему я здесь?!
Через несколько минут тишины раздаётся медленная песенка. Оглушающий звук пробирается по костям, долбит в диафрагму, раздражает, сводит с ума. Хочется сбежать или оглохнуть, только бы не слышать эти пугающе-слащавые нотки и нежный, но такой угрожающий голосок исполнительницы.
Кричу и дёргаю прутья, пытаясь заглушить жуткую мелодию, но становится только хуже: её сменяет адский хард-рок, и начинает мигать стробоскоп. Я зажмуриваюсь, закрываю уши ладонями, прячу голову между руками, втягивая её в плечи. Дезориентация полнейшая. Ощущение, что от громких звуков дробятся кости, и я уже готова убить того, кто заставляет меня страдать.
– Выключи! Выключи! – ору во весь голос, однако даже сама себя не слышу.
Но дикая песня сразу же обрывается, а стробоскоп прекращает мигать. На несколько секунд становится темно и тихо, а потом всё повторяется. Много, много, много раз. Я не смогу это выдержать. Знаю, что некоторых людей так сводили с ума.
– Пожалуйста… – шепчу в темноту, когда всё в очередной раз заканчивается. – Пожалуйста, хватит.
Басы ударяют по барабанным перепонкам, а вспышки яркого света обжигают глазницы. Падаю на колени, утыкаюсь лицом в пол и обнимаю голову руками. На мгновение наступает кромешная тьма, но сразу же включается яркий свет. Я не открываю глаз, не поднимаю головы, не убираю рук. Свет слишком яркий. Намного ярче, чем может выдержать человеческий глаз. А учитывая сколько времени я провела в темноте, я просто-напросто ослепну, если открою глаза.
Тишина и ослепляющий свет – вот и всё, что окружает меня на протяжении долгих минут. До того тихо, что моё рваное дыхание заполняет сознание полностью. Я всё ещё сижу, сжавшись в комочек и уткнувшись лицом в вонючий грязный пол.
Минуты тянутся медленно, голова гудит, иссушенное горло распирает огнём. То ли я начинаю привыкать к освещению, то ли оно приглушается, но глаза уже не режет. Осторожно подкладываю руки под лоб, приоткрываю глаза, давая им привыкнуть к свету, и продолжаю сидеть. Лязг замка выводит меня из оцепенения, но головы я всё ещё не поднимаю.
– Валэри Доналдсон, – произносит мужчина, растягивая гласные. – Вот мы и встретились.
Я не знаю этот голос, впервые слышу, однако, когда выпрямляюсь, сразу же узнаю вошедшего.
Гибсон всё-таки поймал меня.
Он скользит по мне въедливым взглядом, я тоже не отвожу глаз, разглядывая его лицо со шрамом. На снимках, которые я видела в интернете, шрама не было. Видимо, получен не так давно, потому что кожа хоть и затянулась, но ещё тонкая, полупрозрачная, от этого полоса кажется красной. Я не знаю, ранили ли Гибсона в той перестрелке или нет, но след на его щеке от ножа, а не от какого-то другого оружия.
– Прости, что долго. Не скучала?
Гибсон останавливается напротив, а я принимаю более удобное положение и осматриваю помещение. Это камера. Бетонные стены, железная решётка, цепи и… Не могу сдержать крик, потому что вижу мёртвое тело у противоположной стены. Хорошо, что я не проверяла её, ведь труп Арчи всё это время лежал там. Если бы я наткнулась на него в темноте, то точно поседела бы от страха.
Гибсон оглядывается, возвращает взгляд на меня и усмехается.
– Ваша встреча – не случайность. Мои люди его хорошо подготовили. Парень хотел подзаработать, улететь в Штаты к своей невесте. Он сразу согласился на грязную сделку, не жалей его.
– Зачем вы его убили?
– Я не оставляю свидетелей, Валэри. Даже таких симпатичных, как ты.
– Тогда почему я жива?
– Ты мне ещё нужна.
