Танец Гуттиэре Кешка мысленно сравнил с прибоем. Такой же бегучий, изменчивый, и одновременно остающийся на месте, как будто бы из себя самого порождающий все новые и новые волны, похожие и в то же время непохожие на предыдущие. Хрупкое тело Гуттиэре неправдоподобно гнулось в ночном обманчивом свете, серебристые руки взлетали над головой в древнем жесте не то проклятия, не то благословения. Кешка, абсолютно ничего не знающий о мире танца, тем не менее легко догадался о том, что, чтобы танцевать так, как танцует Гуттиэре, нужно много и долго учиться. В ночном воздухе старой комнаты, спертом и морозном одновременно, тоненькой нитью звучала неслышная, но ясно ощущаемая музыка. Когда прибой, вызванный танцем Гуттиэре, утих, Кешка мигнул и снова открыл глаза. Девушка склонилась в вычурном, но необыкновенно грациозном поклоне, касаясь вытянутыми руками босой ступни. Растрепавшиеся во время танца волосы смутной волной упали на обнаженные предплечья, закрывая лицо.
– Я сказал тебе не есть правда, – тихий Кешкин голос словно расколол бокал тишины. Почти невидимые пылинки сверху вниз пересекали фонарный луч. Едва слышно звякнули фужеры в буфете. Неощутимый сквозняк колыхнул шифоновую занавеску. Комната успокаивалась. – Я не человек Города. Я тоже вижу Луну . Только я забыл ее имя.
– Ты забыл имя Луны… – эхом откликнулась Гуттиэре, выпрямляясь и прячась в тень старого шкафа. – Из какой сказки ты попал сюда? Почему не уйдешь назад?
– Я пришел узнать… Найти себя… Я…Мне не можно уйти, пока я не узнать… Кто я? – слова, как всегда , давались Кешке с трудом, но привычного ощущения плотины, затора в мозгах почему-то не возникало. Мысли накатывали и неслись свободно, как приливная волна на литорали.
– Ты пришел, чтобы узнать… – во тьме влажно блеснули не то глаза, не то зубы Гуттиэре. – А ты думаешь, здесь кто-нибудь знает? Ты думаешь, я знаю, кто я? Где мне себя искать? Может быть, в твоей сказке?
– Я не из сказки, – подумав, возразил Кешка. – Лес. Море. Оттуда.
– Я очень люблю море, – сказала Гуттиэре. – Мы ездили туда с мамой и папой. Мне было семь лет. У меня был красный резиновый бассейн с белым дном. Мы наливали туда воду и папа ловил для меня крабов под скользкими камнями. Он пускал их в бассейн, а они, как ошалелые, носились по белому дну и искали, где бы спрятаться. Меня почему-то очень смешило то, что они всегда ходили боком. Я тоже стала так ходить и на все натыкалась. Мама с папой очень смеялись.
– Мама с папой… – повторил Кешка, и всегдашняя хрипотца в его голосе заметно усилилась.
– А где твои родители? Ты знаешь?
– Родители?
– Ну, мать и отец вместе называются – родители, – неуверенно пояснила Гуттиэре и до хруста сжала пальцы. – Да откуда ты такой взялся?!
– Я не знаю, – Кешка опустил голову, плотно уперев подбородок в межключичную ямку, и шумно задышал через нос, как учил его Виталий. На какое-то мгновение пронзительная затылочная боль отпустила, отошла куда-то в глубину мозга и затаилась там, готовая к новой атаке. – Я буду спать теперь. Как назвать то, что ты делаешь здесь, у окна?
– Это танец, Кешка, – тихо ответила Гуттиэре. – Я училась танцевать. У меня не хватило сил.
Кешка осторожно помотал головой.
– Нельзя так сказать «не хватило». Ты и танец – есть сейчас. Ты живать в Городе – не знать, как делать слова, – в голосе Кешки прозвучала легкая тень тщеславия.
– Спасибо, – Гуттиэре горько улыбнулась в ответ и больше ничего не сказала. Кешка подождал еще немного, потом пошел к своему коврику и осторожно лег, стараясь не потревожить голову.
На следующий день к вечеру Алекс, глядя куда-то мимо Кешки, вымолвил с явной неохотой:
– Больше туда не ходи. Будешь ночевать у меня, как раньше. Не знаю уж, чем ты с твоими двумя десятками слов сумел так ее очаровать… Это правда – у вас ничего не было?
– Мы говорили. Гуттиэре танцевает. Очень хорошо, – счел нужным сообщить Кешка. Ему почему-то казалось важным похвалить Гуттиэре перед Алексом.
Алекс нахмурился.
– Вот оно как. Ну ладно. Можешь навещать ее, если захочешь. Вреда не будет. Студента видел?
– Федя? – догадался Кешка. – Да, он ушел. Он и Гуттиэре ругались. Я не понял.
– Очень хорошо, – усмехнулся Алекс. – И нечего тебе там понимать. Не лезь в чужие проблемы – целее будешь. Иди к машине. Заедем сейчас по делу, потом – в ресторан. К Виталию пойдешь завтра с утра…
Кешка молча кивнул. Он знал, что Гуттиэре в беде, и что с Алексом говорить об этой беде бесполезно. Может быть, с Федей? Но где его найдешь?
Обучение у Виталия закончилось также неожиданно для Кешки, как и началось. Однажды вместо знакомого подвала Алекс привез его куда-то на окраину города. Большие дома-муравейники по-прежнему пугали Кешку. Он представлял себе, как день за днем, зиму за зимой люди живут в маленьких, освещенных одинаковыми лампочками ячейках, отделенные друг от друга стенкой толщиной в две ладони, спят на расстоянии вытянутой руки , храпят, едят, смотрят в ящик-телевизор, ссорятся …
– Алекс! Люди в этих домах… Они знать друг друга?
– Нет, конечно, – усмехнулся Алекс. – Посмотри, сколько окон. Соседи, те, что рядом живут, может, и знакомы. А так – нет. Муравьи, они и есть муравьи, – презрительно добавил он.
– Куда мы ехаем? – снова спросил Кешка.
Спрашивать что-нибудь у Алекса было против заведенных правил, но сейчас Кешка кожей ощущал какое-то непонятное волнение человека, сидящего за рулем . Связанное, между прочим, с ним, с Кешкой.
– Приедем, увидишь, – буркнул Алекс. Кешка послушно замолчал и снова уставился в окно, в котором проплывали совершенно невозможные и неестественные с точки зрения здравого кешкиного смысла громады новостроек.
Клуб, в который они в конце концов приехали, был больше и светлее того, в котором проходили тренировки. Несмотря на все попытки расслабиться, Кешка напрягался все больше и больше. Происходило что-то, касающееся его непосредственно, а он до сих пор ровным счетом ничего об этом происходящем не знал. В какой-то момент Кешка даже подумал о бегстве, но потом решил, что это вовсе не лучший способ прояснить ситуацию.
Откуда-то из боковой двери появился Виталий в мягком серо-голубом костюме. Кешка нешуточно обрадовался ему, хотя и непривычно было видеть Вадима без привычного черного халата.
– Слушай меня, – быстро сказал Вадим, торопливо и как-то не по хорошему оглядываясь. – Я тебя знаю, ты просто так никогда в драку лезть не будешь. Но здесь не игра. Ты должен делать все, что можешь. Он будет пытаться тебя убить или искалечить. Всерьез, по-настоящему. И если ты проиграешь, ты проиграешь жизнь. Ты понял меня? Я предупреждаю тебя потому, что мне все это не по душе. Мне не нравится, когда золотые статуэтки переплавляют в слитки, а из боевого искусства делают игрушку для троглодитов. Я хочу, чтобы у тебя был шанс. Он у тебя есть, но ты должен забыть о твоих внутренних запретах. Я не знаю, кто и когда их ставил, но сейчас ты должен найти способ их обойти. Иди и помни: ты умеешь достаточно, чтобы победить.
