– Но ведь это лишь байка для детей. – Запротестовала я.
– Я тоже так думал. Но отец рассказывал мне о том, как его дед пытался отравить его отца, как мои братья постоянно ругались и ставили друг другу палки в колёса, что закончилось, как ты знаешь, дуэлью и смертью Роберта. Вчера я был у Питера, он сильно болел, и врачи не знали, как ему помочь. Брат признался мне, что после того, как я нанёс ему небольшую рану в рыцарском бою, ещё в далёком детстве, ему часто становилось плохо, но он молчал. Так что, по сути, я убил своего брата. – Он сжал руку в кулак и на его глазах выступили слёзы. Я не знала, что делать и лишь инстинктивно пододвинулась к нему ближе, но он отстранился. – Питер умер вчера на моих руках.
Я была лишена дара речи и лишь одна радостная мысль прокралась в мою голову: значит, прекрасный дворец Питера в Уэльсе будет пустовать. Я принялась нянчиться с Генрихом, но он был готов сообщить мне что-то ещё:
– Вчера я говорил со священником, он посоветовал мне провести ритуал на останках ведьмы, дабы её дух получил успокоение в мире мёртвых и смог отпустить мою семью.
– Но разве возможно после стольких лет найти место, где она была захоронена?
– Да. После смерти всех своих сыновей и мужа её похоронила беременная жена Матео в своём собственном доме. Она надеялась, что таким образом сможет искупить грехи короля и ведьма подарит ей и её будущему сыну прощение. – Он вновь готовился извергнуть рыдания, но остановился: – Но она ошиблась. Я не позволю, чтобы проклятие преследовало мою семью и в дальнейшем и не хочу, чтобы мои сыновья пытались убить друг друга.
Я гладила Генриха по плечу и говорила ему всякие глупости, способные успокоить сердце страдающего человека. А сама думала о том, как всё это повлияет на меня и моего ребёнка. Совсем скоро скрывать очевидное будет бессмысленно: я беременна от Генриха и очень надеюсь на то, что рожу ему здорового сына, который сможет позаботиться о том, чтобы свернуть своего сводного брата Теодора и занять его трон».
Глава XIV. Тихие шаги убийцы
Одинокий месяц отчаянно блуждал по тёмному небу, в то время как многочисленные звёзды разлетались по нему со скоростью света, выбирая себе самое уютное место. Лондонцы уже давно нежились в своих кроватях: кто-то расположился прямо на сеновале под ночным небосводом, кто-то укрылся мягким перьевым одеялом в богато отделанной спальне. Казалось, что даже звери и насекомые – все уснули. Лишь в подвале лондонского замка слышались неспешные шаги двух человек. Один шёл так легко и спокойно, что, казалось, его ноги не касаются земли. Это было не удивительно, ведь это был священник. Второй мужчина еле передвигал ногами, так тяжело ему давалось это действие. Священник был облачён в длинную сутану из чёрной грубой шерсти, стянутую в поясе, с узкими рукавами. Его лицо было покрыто паутинкой морщин, свидетелей переживаний за души людей, которых он знал. Пилеолус, традиционный головной убор священников, прикрывал нити его поседевших волос, говоривших о возрасте этого человека: ему уже было более 50 лет.
– Ваше величество, может, следует перенести обряд? – Тревожась, спросил робко священник.
– Нет, – рявкнул тот, – я и в полусмерти осуществлю этот ритуал. Я должен.
Король подошёл к орлу, поднял его левое крыло, и они прошли дальше. С помощью факела зажгли другие источники света в склепе – свечи и масляные лампы – и оба от удивления ахнули, переглянулись между собой.
– Кто это сделал? – Глаза Генриха залились горячим свинцом, а сам он становился каменным, как тот гроб, который стоял перед ними. Священник перекрестился:
– Злой дух. Он вырвался наружу.
Генрих схватил священника за плечи и начал сильно трясти того, ожидая, что тем самым сможет выплеснуть хоть каплю своей злости и ему станет легче. Святой отец вдруг опустился на колени и начал громко проговаривать молитвы. Король заревел, как разъярённый лев, но его спутник даже не обратил на это внимание. Ему хотелось снести всё вокруг: алтарь, гроб и даже священника. Но он придержал свой пыл и попытался сам закрыть гроб крышкой. Вот только это ему не удавалось. Казалось, теперь ему вечность придётся созерцать останки этой несчастной, но злой женщины, которая обрушила на всю его династию многочисленные смерти и страдания. Он не мог смотреть на неё, не мог чувствовать запах, исходящий от неё: ему казалось, что даже воздух в склепе проклят. Поэтому король предпочёл поскорее покинуть это место и освободиться от оков того ужаса, который проникал прямо в его внутренности и сжимал все органы. Как только он вышел из склепа, то увидел тень, такую близкую, большую, а через мгновение ставшую такой маленькой, что, казалось, она принадлежала мыши. Но, несмотря на размеры этого явления, оно вызвало такой страх в этом высоком коренастом мужчине, что, когда он открыл рот, чтобы вскрикнуть, не смог издать никакого звука. Священник в это время находился позади него, он видел всё, вновь перекрестился и надеялся искренне на то, что больше никогда не переступит порог этого здания. Зло, вырвавшееся из той дальней сырой комнаты, уже поднималось тихими шагами по лестнице, туда, где все спали крепким сном.
На следующий день весь замок только и говорил о том, что король ведёт себя очень странно. Его нельзя было назвать религиозным человеком, поэтому то, что он сейчас почти всё время находился в своей личной часовне, вызвало во всех любопытство. За весь день король произнёс лишь пару слов и то сделал это с таким видом, будто это давалось ему так же трудно, как трудно было ночью передвигать крышку гроба. Сесилия пыталась выведать у мужа причины его беспокойства, но не получила от него ни единого объяснения: Генрих молился и его знание молитв поразило жену. Даже к ужину король не соизволил спуститься, он так устал от выполнения религиозных обрядов, способных даровать успокоение души и тела, что решил лечь сегодня пораньше. Поэтому ужин был тихим: без танцев, без прочих увеселений. Люди лишь молчаливо стучали ложками о тарелки и переглядывались между собой, таинственно улыбаясь и нетерпеливо дожидаясь того, когда же они всё-таки узнают об обстоятельствах, ставших причиной необычной перемены в настроении короля. Лишь два человека, потерявших аппетит и ожидающих того, когда будет уместно уйти, подозревали о возможном факторе, который привёл к странному поведению Генриха. Они лишь раз взглянули друг другу в глаза и всё поняли без слов. Хотя чувства их переполняли разные. Чарльз считал себя виновным во всех бедах и волнениях, обрушивших на голову его отца. Адриану же не волновало то, как себя чувствует сейчас её отец, так как у неё было достаточно причин для того, чтобы желать ему зла. И хотя она и не желала ему зла, но всё же Генрих тревожил её сейчас как можно меньше. Она беспокоилась о том, что их поступок не останется безнаказанным. Зная Чарльза, девушка предполагала, что он расскажет всё Генриху, и только сам Дьявол знает, в какую ярость придёт король и как он захочет наказать своего сына, как, впрочем, и её, его дочь.
