мне снова сок? — без энтузиазма спрашивает Эби. Я пожимаю плечами, пройдясь взглядом по обнажившемуся острому плечику, с которого сполз свободный свитер. Я не вижу бретелек. Она без бюстгальтера. Черт бы ее побрал!
— Если пообещаешь, что уедешь в ближайшее время…
Взгляд девушки темнеет, она упрямо поджимает губы, скрещивая руки на груди. Смотрит на меня хмуро, неумолимо. Я зубами откручиваю пробку с бутылки виски и наполняю свой стакан ровно наполовину.
— Я останусь, Джером, и это не обсуждается, — с нажимом произносит девушка. — У меня есть с собой костюм горничной. Даже тратиться не придется.
Почему-то слова Эби о костюме горничной запускают ряд развратных картинок, усиливая тяжесть в паху. Это нужно остановить, и чем быстрее, тем лучше.
— Эби, я не способен сегодня спорить и ругаться. Я заставлю тебя передумать, но не сейчас. Не сегодня. Однако не обольщайся, я не смирился и по-прежнему считаю, что находиться рядом со мной опасно.
— Жизнь вообще смертельно опасная штука, Джером, — усмехнувшись, глубокомысленно изрекает Эби. — Так как насчёт вина?
— Боюсь представить, как ты себя ведешь в алкогольном опьянении, если трез…
— Джером, ты же сказал, что забыли! — вспыхнув, возмущается Эби, быстро сообразив, к чему я виду и на какое событие намекаю. Похоже, бл*дь, сегодня мы поменялись местами.
— Извини, — виновато улыбаюсь, но напрягшийся член в штанах совершенно далек от раскаянья. — Я немного не в себе. Насчет вина… Один бокал.
— Как милосердно, — Эби морщит аккуратный носик, пока я открываю бутылку с красным вином и наполняю ее бокал. — За что будем пить?
— Давай без тоста. Настроение неподходящее, — отвечаю я, снова ощущая себя разбитым и подавленным.
Мое состояние колеблется от злости и свирепой ярости к смертельной тоске и опустошению. Эби начинает что-то говорить, я задаю ей вопросы, слушаю ответы, хотя мысли мои очень далеко. Они витают за пределами солнечной системы, сливаясь с миллионами новых галактик в поисках поглощающей в себя целые миры черной дыры. Я бы хотел сбросить в пульсирующее и вибрирующее «ничто» свою боль и воспоминания, сомнения, слабость, страх. И пока я ищу выход из эмоционального блока, провоцирующего острую сердечную боль, Эби болтает, улыбается, смеется, иногда замолкает, и ее глаза наполняются безотчётной печалью, а потом словно скинув наваждение, снова начинает воодушевленно рассказывать об отце, Гекторе, подробностях их жизни без меня. Она изображает беспечность и живость, за которыми прячет душевное одиночество и скованность жизненными обстоятельствами. О Геке говорит чуть больше, чем об отце. Гектор был заведомо слабее. Он так и не смог пережить шоковую ночь семь лет назад. Никто из нас не смог.
Я пью виски, время от времени выхожу на балкон, чтобы выкурить сигарету. Эби каждый раз идет за мной, и я невольно вспоминаю наши детские годы, когда она точно так же, как приклеенная, ходила следом, а я страшно раздражался по этому поводу. Я заливаю свои воспоминания алкоголем, но легче не становится. Она больше не улыбается. В ее голосе неприкрытая боль, горечь, злость. Ее невеселый рассказ подходит к тому моменту, когда она впервые застукала Гектора с наркотой. Прерывается, чтобы удержать рыдания, пока я тупо вливаю в себя виски, не чувствуя ничего. Внутри гребаная пустыня, высохшая, безжизненная. На зубах скрипит песок, легкие опаляет сухой горячий ветер. Я хочу, чтобы она заткнулась и ушла. И я собираюсь сказать это вслух, но язык не слушается. Кажется, я все-таки дошел до критической точки. Я хочу сдохнуть в тишине и одиночестве. Мне не нужны свидетели полного распада моей личности.
— Ты где-то не здесь, — доносится до меня приглушенный голос Эби. В нем сквозит сочувствие, нежность, печаль. Иди к черту со своей жалостью, крошка. Это последнее, в чем я нуждаюсь. Мои глаза прикрыты, и я скорее чувствую, чем вижу испытывающий взгляд Эби на себе. — Тебе неинтересно?
— Нет, — отрешенно качаю головой, фокусируя свое внимание на расплывающихся светильниках на потолке. Она опускает локоть на спинку дивана, придвигаясь ко мне, и я морщусь, снова чувствуя запах мужского парфюма, исходящий от Эб. — Ты воняешь Брекстоном.
— Мы провели вместе несколько часов в самолёте, потом в такси, — оправдывается она. Но мне похер. Сам не знаю, какого черта ляпнул про своего телохранителя, одураченного молоденькой девчоночкой с упругой попкой, точеными бедрами и длинными стройными ножками. Только импотент не захотел бы раздвинуть их. Или святой. — Рони отличный парень, но я бы никогда…
— Просто заткнись. Каким бы отличным парнем не был Брекстон, твои шорты явно намекают на то, что ты не прочь снять их, и он сделает это, когда выпадет удобный случай, — пренебрежительно произношу я. После минутного напряженного молчания, Эби снова подает голос.
— Что с тобой случилось, Джером? — спрашивает она тихо. Я открываю глаза и тянусь за своим стаканом, который снова, бл*дь, пуст. На дне бутылки еще есть немного, и я выливаю остатки.
— Моя жизнь полное дерьмо, Эби, — грубо рявкаю я, опрокидывая в себя последнюю порцию алкоголя. Вытираю рот тыльной стороной ладони и откидываюсь обратно, игнорируя ее тяжелый взгляд. — И если у тебя есть хотя бы капля мозгов, то ты свалишь отсюда прямо сейчас и постараешься сделать так, чтобы я никогда тебя не нашел.
— Уговоры не подействовали, и ты решил сменить тактику? Хочешь испугать? Вызвать отвращение? — с вызовом перечисляет маленькая наивная идиотка. Я закрываю тяжёлые веки, кривлю губы в ухмылке.
— Хочу, чтобы ты свалила, — грубо бросаю я.
— Ничего не выйдет. Я остаюсь. Смирись, Джером. Хочу посмотреть, что представляет собой твоя дерьмовая жизнь в самой роскошной квартире, которую я когда-либо видела.
— Просто дерьмовая куча дерьмовых денег, Эби, — насмешливо отвечаю я. — Мишура, грязные бумажки, которые ничего не стоят.
— В Мадриде ты говорил другое, — напоминает настырная неугомонная девчонка.
— В Мадриде ты стояла передо мной голая и хотела трахнуть парня, который держал твою руку, когда ты делала первые шаги. Ты просто больная, Эби. Свихнувшаяся малолетка, которую заводят запретные отношения, — с намеренной жестокостью бросаю слова, предназначенные для попадания в цель. Рассчитанный удар по женской гордости.
— Тебе не удастся обидеть меня, — шумно выдохнув, упрямо заявляет Эби.
— Я даже не начинал, — ухмыляюсь я.
— Между нами нет и быть не может запретных отношений.
