Под вечер, когда дворец начал просыпаться после сиесты, Адриан вышел на террасу и сел в кресло рядом со мной.
— Давно мы не болтали с тобой, — сказал он.
— А где ты был все это время?
— Твой муж — очень требовательный работодатель, Джудит.
— Это необходимо с такими нерадивыми подчиненными, как ты.
— Кто сказал, что я нерадивый?
— Иначе бы ты не жаловался. И так же сгорал от нетерпения и любопытства, как Тибальт.
— Он — руководитель, моя дорогая Джудит. Когда придет великий день, вся слава достанется ему.
— Нет. Она будет принадлежать всем вам. А когда настанет этот день?
— А! В том-то и вся загвоздка. Кто знает? Эта новая затея может так ни к чему и не привести.
— Новая затея?
— Тибальт говорил, что сообщил тебе. Или мне не следовало об этом болтать?
— О да, да…
— Ну, значит, тебе известно, что мы все теперь надеемся на то, что у нас есть шанс что-то найти.
— Да.
— Кто может знать наперед?! И даже если мы найдем что-нибудь совершенно невероятное, это принесет очень громкую славу в мире археологии, но слишком мало выгоды.
— Ты что, печешься только о деньгах?
— Истинно так, миледи.
— Тогда ты неимоверно экстравагантен.
— Что ж, и у меня есть определенные недостатки.
— А ты не мог бы сдерживать их?
— Попытаюсь, Джудит.
— Это обнадеживает. Адриан, а почему ты стал археологом?
— Потому что так приказал мой дядя — твой папаша.
— Мне кажется, эта стезя не очень интересует тебя.
— Почему же, мне интересно. Однако не всем же быть фанатиками, как некоторые, чьи имена я мог бы назвать.
— Но без фанатиков не будет развиваться наука.
— Возможно. Кстати, ты знаешь, что нас собирается посетить паша?
— Нет.
— Он прислал сообщение. Нечто вроде указа. Он намерен в скором времени осчастливить это место своим присутствием.
— Это будет интересно. Думаю, мне придется принимать его… или, может, Табите?
— Не льстите себе, миледи. В этом мире женщины мало что значат. Вы будете сидеть, сложа ручки, опустив глазки и открывать свой прелестный ротик лишь тогда, когда к вам обратятся. Это довольно трудное испытание для нашей Джудит!
— Я не арабская женщина и, конечно, не буду вести себя, как они.
— Боюсь, что так. Но ведь говорят же, если приезжаешь в Рим, живи по римским законам… и я думаю, это правило касается любого другого места на земле.
— Когда приезжает сей великий муж?
— Очень скоро. Надеюсь, тебя поставят в известность.
Еще какое-то время мы посвятили воспоминаниям о старых добрых временах в Кеверол-Корт.
— Тесно сплоченное общество, — заметил он. — Сабина и священник, Теодосия и Эван, ты с Тибальтом. И только я лишний.
— Но ты же один из нас, и всегда будешь одним из нас.
— Я самый неудачливый из всех вас.
— Удача! Она не в расположении звезд, а в нас самих — во всяком случае, я так слышала.
— Я тоже это слышал и уверен, что и ты, и Шекспир одновременно не можете ошибаться. Но разве я тебе не говорил, что никогда не умел пользоваться счастливым случаем?
— Можешь начинать сейчас.
Он повернулся ко мне. Глаза его были очень серьезны.
— При определенных обстоятельствах мог бы. — Он наклонился и вдруг похлопал меня по руке. — Джудит, друг мой, — сказал он, — какой же ты была забиякой! А ты задираешь Тибальта? Уверен, что нет. А ведь я — именно тот человек, которому так необходима задира…
Мне стало неуютно. Пытался ли Адриан таким легкомысленным образом сказать мне, что в прошлом он рассчитывал…
— Но ты раньше часто жаловался на меня.
— Это были горьковато-сладкие жалобы. Обещай, что по-прежнему будешь задирать меня, Джудит!
— Я буду с тобой откровенна — как была всегда.
— Это то, что мне нужно, — сказал он.
С минарета донесся голос муэдзина. Женщины у реки встали и склонили головы, старый попрошайка, который сидел на корточках у края дороги, неуклюже повалился на колени и замер в молитве.
Мы наблюдали в молчании…
Во дворце происходили неуловимые изменения, потому что вскоре ожидался приезд паши. На кухне, да и, пожалуй, во всех помещениях этого позолоченного чертога возрастало напряжение, близкое к тревоге. Полы мылись особо тщательно. Медь натиралась до того состояния, когда она сверкала, как золото. Слуги, которых уступил нам Хаким-паша, осознавали, что толерантное правление чужаков временно прекращается.
Тибальт рассказал, чего нам следует ожидать.
— Можно сказать, он правитель этих мест. Ему принадлежит большая часть здешних земель. К нам тут так доброжелательно относятся лишь потому, что он уступил нам свой дворец. Он помог нам быстро нанять рабочих, и все они знают, что, добросовестно работая на нас, они добросовестно работают на пашу. Поэтому они не осмеливаются лениться. Хаким-паша очень помог моему отцу. Увидишь, это действительно могущественный властелин.
— Но сумеем ли мы устроить ему достойный прием, тот, к которому он привык?
— Несомненно. В конце концов, мы принимаем хозяина в его собственном дворце, и его слуги знают, что нужно делать. Я помню, когда он приезжал в прошлый раз, все прошло безукоризненно… М-да… Всего лишь за три недели до смерти отца.
— Хорошо, что он интересуется археологией.
— О да, безусловно. Я помню, как отец показывал ему раскопки. Он был совершенно очарован всем, что там увидел. Думаю, мне придется делать то же самое.
— А какова будет моя роль?
— Веди себя естественно. Он много путешествовал и, разумеется, понимает, что у нас совсем иные традиции… Думаю, тебя развлечет его приезд. Табита расскажет тебе обо всем. Она хорошо помнит, как он приезжал сюда, когда еще жив был отец…
Табита рассказала мне, что они тогда были полны дурных предчувствий, но совершенно зря, потому что паша — сама доброта и так же хотел угодить им, как они старались угодить ему.
Мы с Табитой сходили на рынок, а когда возвращались назад, увидели Адриана и Теренса Гелдинга, сидящих на террасе гостиницы. Они что-то пили в обществе человека, которого мы с Теодосией встречали в храме. Адриан окликнул нас, и мы присоединились к мужчинам.
— Мистер Леопольд Хардинг, — представил незнакомца Адриан. — Мы с Теренсом остановились здесь, чтобы освежиться чаем, а мистер Хардинг, узнав, кто мы, представился…
— Мы уже встречались, — сказала я.
— В самом деле, — ответил Леопольд Хардинг. — Когда осматривали древний храм.
— Вам обеим необходимо выпить чего-нибудь освежающего, — заметил Теренс.
— С удовольствием выпью традиционного мятного чаю, — ответила я.
