Сейчас ее привела сюда трагедия.
Александра Хейвуд выбралась из большого белого «Мерседеса» – одного из нескольких автомобилей, круглый год стоявших в здешнем гараже, и сразу почувствовала холод. Ее длинный темно-серый шерстяной жакет с мерлушковым воротником и манжетами был подпоясан в талии. Черного кашемирового свитера с воротником-хомутом, черных кожаных брюк в обтяжку и высоких черных ботинок на каблуках должно было хватить для тепла, но не хватало. Она мерзла. Пришлось сжать зубы, чтобы не стучать ими. После похорон отца она сильно похудела, потеряв около пяти килограммов, и при росте в сто семьдесят сантиметров казалась просто худышкой. Ее красота тоже поблекла, потускнев, как лампочка, горящая вполнакала. Кожа стала совсем бледной. По сравнению с ней платиновые волосы длиной до лопаток, сейчас собранные в пучок на затылке, казались более темными, чем были на самом деле. Ее тонкие черты заострились, под темно-синими глазами чернели круги. Она пыталась скрыть следы горя, накрасив губы алой помадой от Шанель и запудрив синяки под глазами, но факт оставался фактом: она выглядела призраком прежней Алекс. И чувствовала себя не лучше.
В это пасмурное утро низко нависшие тучи сулили дождь. На грязном пригорке красовался ветхий сарай, за ним еще какое-то сооружение, напоминавшее железнодорожный тоннель. Постройки казались графитово-черными. Заиндевевшая трава на полях, маленький пруд справа, кучка голых деревьев, тянувших к нему узловатые сучья, слева и узкая асфальтовая дорожка, на которой она стояла, – все было окрашено в разные оттенки серого.
«Как и моя жизнь», – подумала она. Эта мысль вызвала жгучую скорбь, хлынувшую наружу, как кровь из вскрывшейся раны. Алекс поморщилась, взяла себя в руки, и боль понемногу утихла. Помогло и то, что она заметила какое-то движение в полуоткрытой двери сарая.
Прямо на нее уставился стриженный под машинку подросток в пуловере цвета морской волны. Он стоял, засунув руки в карманы мешковатых джинсов. Видимо, его внимание привлек шум подъехавшей машины. Совершенно механически, как делала все после похорон, Алекс закрыла и заперла дверь. Она забыла, что это не Филадельфия, а Симпсонвилл, штат Кентукки, и что запирать машину здесь необязательно. Она плохо соображала и, казалось, не могла сосредоточиться. Тем временем мальчик повернулся и исчез в сарае, крикнув:
– Папа! – Крик заставил Алекс вздрогнуть.
Впрочем, может быть, это и к лучшему. По крайней мере, похоже, к ней начинает возвращаться нормальный слух.
После похорон ее способность воспринимать звуки и цвета притупилась. Алекс считала, что это естественная защита, призванная помочь ей справиться с высасывающей ее душу болью.
Ее отец был мертв. Самоубийство. Так сказали все – коронер, адвокаты, полиция и остальные чиновники, которых вызвали, чтобы вынести вердикт о смерти такого богатого и влиятельного человека. Она читала отчет об аутопсии, смотрела фотографии, впитывала все, пыталась не упустить малейшие детали последних минут отца, надеялась понять, смягчить скорбь знанием. Ничто из обнаруженного ею не противоречило версии суицида. Но она по-прежнему не могла в это поверить.
Однако тогда не следовало верить и всему случившемуся за последние пять недель. Она, как Алиса, очутилась в Зазеркалье. Все по ту сторону блестящего стекла было противоположно тому, что она знала.
Мальчик опять показался в дверном проеме и вновь уставился на нее любопытным взглядом. Рука стоявшего рядом высокого мужчины лежала на его плече. Мужчина, прищурившись, наблюдал за приближением Алекс. Зимнее солнце било ей в спину; Алекс понимала, что прищуренный, казавшийся хмурым взгляд мужчины вызван именно этим, а она сама тут ни при чем. Он подходил под имевшееся у нее описание: крупный, высокий, черноволосый, под сорок лет. Должно быть, это и есть Джо Уэлч, управляющий фермой. Теперь, после смерти отца, управляющий ее фермой. Источником сведений была давняя экономка Уистлдауна Инес Джонсон, с жаром добавившая, что он «жутко сексуальный».
Однако проверять, насколько это верно, Алекс не собиралась. Горе украло у нее не только способность реагировать на мужскую сексуальность, но даже способность наслаждаться едой и сном. О да, этот мужчина был довольно красив. Крупные черты лица, квадратный подбородок, поросший чрезвычайно мужественной двухдневной щетиной. Но Алекс не ощутила укола чувственности. Просто высокий мужчина в ослепительно голубой парке из гагачьего пуха, отчего его плечи и грудь казались неестественно широкими, бедра узкими, а ноги в выцветших джинсах – длинными и мускулистыми.
Что ж, парка была достаточно яркой, чтобы слегка разбавить здешние серые тона. Глядя на нее как на маяк, Алекс осторожно шла вперед. Она боялась, что, если уж трава вся в инее, а пруд замерз, асфальт непременно будет покрыт коркой льда.
Он без улыбки следил за ее приближением, и Алекс задумалась, знает ли Уэлч, кто она такая и зачем приехала? Скорее всего, нет. Все ведущие газеты пестрели сообщениями о том, что отец покончил с собой из-за катастрофы, постигшей его компанию. Но там не было фотографий Алекс и других членов семьи. Даже намека на их существование.
Странно. Небольшое падение курса акций, несколько неудачных вложений капитала, самоубийство – и империя, стоившая миллиарды, рухнула как карточный домик. Банкротство – страшное слово. Она никогда не думала, что такое может случиться с ее семьей и их бизнесом. Полностью принадлежавшая отцу процветающая фирма «Хейвуд – Харли – Николс» строила больницы, пансионы и дома для престарелых по всему миру в течение полувека. Но теперь поверенные ее отца – нет, уже ее поверенные – сообщили, что, если им повезет и удастся продать все за приличную сумму, этого будет достаточно, чтобы оплатить долги отца и даже кое-что оставить себе. Если же нет, то единственным выходом будет банкротство, после которого ни ей, ни сестре, ни последней мачехе, ни другим наследникам отца не достанется ничего. Мерседес, шестая жена и вдова отца, узнавшая правду вскоре после похорон, при мысли о грозящей ей бедности начинала биться в истерике.
«Если бы не ступор, у меня тоже была бы истерика», – думала Алекс.
Поле, на котором стоял сарай, было огорожено забором, подъездную аллею отделяли от двора красные металлические ворота. Алекс отвела глаза от голубого маяка и попыталась отодвинуть засов. Прикосновение к металлу пронзило пальцы холодом; несмотря на все усилия, у нее ничего не получалось.
Услышав шаги по ту сторону ворот, Алекс подняла глаза. По гравийной дорожке, которая вела к сараю, шел предполагаемый Джо Уэлч. Казалось, его коричневые ботинки не касались земли.
