И тут маленький Сеня отчего-то понимает, что речь идет о его маме. О маме, недавно куда-то исчезнувшей. И он понимает, что его отец обвиняет деда Николая в том, что тот виноват в ее исчезновении. Или, что одно и то же, в ее смерти. И тогда маленький Сеня заливается слезами, а бабушка велит отцу звенящим от гнева голосом: «Игорь!! Не смей говорить в таком тоне! Немедленно прекрати и выйди!! Ты пугаешь Сеню!!»
Еще Сеня помнил из того дня, что громко шандарахнула входная дверь – это убежал из квартиры отец, и как бабушка капала деду валерьянку из пузырька: руки ее тряслись, а валерьянка сильно воняла…
– …А ведь моя мама умерла от рака, – задумчиво произнес Сеня. Он выплыл из воспоминания-картинки и снова находился здесь и сейчас – в марте восемьдесят девятого года, на кухне съемной квартиры в Марьино.
– Что? – осеклась Настя.
– Моя мама умерла от рака. И, наверное, мой дед ничего не сделал, чтобы ее спасти… А может быть, он мог бы ее спасти этим чудо-средством?
– Почему ты решил?
– Ты же сама говоришь: бабушка рассказала, что дед зарекся применять свое лекарство. И рецепт валялся на полатях вместе с другим барахлом…
– Татьяна Дмитриевна ничего мне не рассказывала про… про твою мать.
– Мне они тоже никогда ничего о ней не рассказывали. Даже когда я просил.
– Твоя бабушка отдала мне целую тетрадь рецептов, всяких медицинских записей. Для того, чтобы я передала ее тебе.
– По-моему, бабушка с дедом лет на двадцать опоздали… Мама-то моя уже умерла…
– Ох, не винил бы ты своего деда, Сеня. Он слишком многое перенес, чтобы тогда, после лагеря, начинать все сначала. Всю ту работу, за которую он пострадал.
– Я понимаю.
– И еще… Знаешь, мне Татьяна Дмитриевна рассказала еще одну вещь… Она не была в этом уверена, но она так считала… И так всю жизнь думал твой дед… Словом, они – и он, и Татьяна Дмитриевна – были уверены: тогда, в сорок седьмом году, донос на твоего деда написала моя бабка, Галина Борисовна…
– Что-о?
– А ты ни разу не слышал об этом?
– Нет. Никогда.
– Твоя бабушка говорила, что тогда городская интеллигенция шепотком друг другу передавала: в аресте Николая Арсеньевича виновата она, моя бабка.
– Но зачем?! Зачем ей это понадобилось?!
– Говорили, что она сделала это, потому что завидовала твоей бабушке, Татьяне Дмитриевне. И ревновала к ней мужа – моего деда, Егора Ильича Капитонова… И еще – она возненавидела твоего деда, Николая Арсеньевича. Возненавидела за то, что он отверг ее любовь. И предпочел Татьяну Дмитриевну… Вот так-то…
– Боже, как все переплелось… – пробормотал Арсений.
– Прости… – тихо проговорила Настя и подумала: «Нет, я все-таки не смогу рассказать ему все. Рассказать еще одну семейную тайну. Во всяком случае, сейчас – не смогу».
– Так что у тебя, Сенечка, на самом-то деле был мотив, чтобы убить моих стариков, – через силу вымолвила Настя. – Ты мстил за своего деда.
– И ты веришь, что я мог это сделать? – криво усмехнулся Арсений.
– Нет, конечно. Нет. Не верю.
Настя вдруг заплакала. Сказалось все напряжение сегодняшнего дня: горе, унижение, бегство, ожидание под дверью, непростой разговор, затеянный с Арсением… Настя плакала горько, как девочка.
– Пойдем, – твердо сказал Арсений и взял ее ладонь.
Он повел ее в комнату, держа за руку – примерно так же, как три месяца назад она вела его на Ярославском вокзале. Настя доверчиво шла за ним.
Не выпуская ее руки, Арсений достал из серванта подушку и плед. Заботливо уложил на диван Настю. Накрыл сверху пледом. Сел рядом, на краешек. Взял ее за руку.
– Спи, дорогая, – нежно прошептал он. – Моя бабушка всегда говорила: горе нужно заспать. Завтра ты проснешься, как новенькая. Утро вечера всегда мудренее.
Он спросил себя: хочет ли Настя, чтобы он сейчас проявлял к ней интерес, как к женщине? Хочет, чтобы он попытался восстановить утраченные четыре года назад отношения? Он спросил – и ответил себе, что наверняка он не знает, и потому не стал трогать и возбуждать Настю. Кроме того, он очень боялся в очередной раз услышать от нее резкое «нет» – как тогда, три месяца назад, в первый же вечер после возвращения. И он поцеловал ее по-братски в висок – и ушел на кухню.
А когда заглянул в комнату десять минут спустя – она уже крепко спала.
***
Утром Арсения разбудил телефонный звонок.
Он спал в кухне на раскладушке. Раскладушка едва поместилась, стол пришлось вынести в коридор.
Арсений вскочил, побежал к телефону. Схватил трубку старинного эбонитового аппарата.
Звонил следователь КГБ по фамилии Воскобойников.
«Откуда они в КГБ узнали мой адрес? – пронеслось в голове спросонья. – Следили за мной после выхода из лагеря? Надеялись, что я выдам себя? Что я приведу их к тайнику с деньгами, украденными у Капитоновых?»
«А откуда, собственно, Настя узнала мой адрес?»
Арсений тряхнул головой.
«Подозревать ее – это чистая паранойя. Телефон-то она мой здешний знала. Я сам ей сказал. А узнать по номеру телефона домашний адрес – пара пустяков. Никаким „кагэбэшником“ для этого быть не надо».
Арсений зашел в комнату – одеться. Настя испуганно вскочила на кровати.
– Что случилось? Кто звонил? – ломким от страха голосом спросила она.
– Спи. Это мне звонят, по работе.
– Это не Эжен? Правда не Эжен?
«Она действительно его боится, – подумал Арсений с отвращением. – А раз боится – получается, что он для нее что-то значит. Значит, она по-своему любит его».
– Нет, нет, не Эжен, – досадливо ответил он. – Спи давай, еще рано.
Пятью минутами ранее его «крестный», следователь Воскобойников тоном, не терпящим возражений, назначил Арсению встречу. Причем не на площади Дзержинского и не в ином официальном здании КГБ, а почему-то в обычной квартире. Следователь продиктовал адрес: проспект Вернадского, сто двадцать, квартира двести семьдесят. Просил подъехать ровно к двенадцати. Чтобы поспеть, следовало выйти через десять минут.
…Арсений доехал до метро «Юго-Западная» – и вспомнил, что вчера это название фигурировало в рассказе Насти. К тому же дом, в котором ему назначил встречу «кагэбэшник», оказался точь-в-точь таким, как Арсений представлял себе многоэтажку, где вчера разыгралась драма между Настей и Эженом: серое девятиэтажное чудище.
«Это совпадение, – утихомирил Арсений вдруг застучавшее сердце. – Просто глупое совпадение».
В конспиративной квартире (а это жилье не могло быть ничем иным) по всем признакам никто не жил – однако она оказалась оснащена всем необходимым: посуда в серванте, кресла, журнальный столик, бар.
Воскобойников уже ждал Арсения. Вместе с ним в квартире присутствовал еще один человек – молодой, тусклый, невзрачный. Никем иным, как «кагэбэшником», он быть не мог.
