– Вы знаете, что она означает? — ответил вопросом на вопрос Коби Имамура.
Начальник кивнул. Панкратов тоже.
– Сяо — второй, вторая, — передал переводчик ответ начальника.
– В том-то и дело! — воскликнул Коби Имамура.
– Ну и что? — пожал плечами начальник следственного отдела. — Это китайский вариант ее фамилии по мужу.
– Ошибаетесь, — покачал головой Имамура. — Сяо — подлинная, так сказать, девичья фамилия госпожи Сунь Банань: у китаянок не принято брать фамилию мужа. То есть они со Вторушиным-сан были практически однофамильцами, когда вступали в брак.
– И что?
– А то, что эта дама родом из Хейлундзяня. А в тех местах — да и во многих других провинциях Китая — исторически считается запретным выходить замуж или жениться на человеке с такой же фамилией, даже если между мужем и женой нет прослеживаемого родства. Я это очень хорошо знаю. Сестра моего друга портного, отличного работника, хоть и китайца, была очень сильно влюблена в одного своего соотечественника. Она готова была на все, чтобы выйти за него замуж. Однако молодой человек отверг ее только потому, что у них была одна фамилия — Аи, и он боялся осложнений со своими состоятельными родственниками, которые очень чтят традиции. Они расстались. Это было пять лет назад, а девушка так и живет с тех пор одна…
– Мои соболезнования, — вежливо сказал начальник. — Но какое это имеет значение? Ведь Вторушин и Сунь Банань и сочетались браком, и разводились на российской территории и по российским законам.
– Как, какое значение? — удивился Имамура. — С точки зрения китайского семейного права, все деловые соглашения, заключенные между такими супругами, недействительны в принципе! И каждый из них, даже после смерти другого, не имеет права на наследство. В расчет могут приниматься договоры, заключенные только между деловыми партнерами — Вторушиным-сан и Сяо-сан.
– Что-то я не секу… — пробормотал начальник. — Ты хоть что-то понял, Панкратов?
– Ну, типа, если наша Сунь Банань пришила мужа из мести за то, что он ее обобрал, то смысла это делать не было, — вежливо высказался Панкратов. — Она могла просто обжаловать в суде брачный договор, признав, что он недействителен, а значит, она лишена своего имущества несправедливо… То есть у нее как бы не было резона его прикончить. Что подтверждает ее алиби, хотя бы относительно убийства Вторушина. Может, конечно, я чего-то не так понял…
– Вы все правильно поняли, — закивал Коби Имамура, выслушав торопливую скороговорку переводчика. — И хотя Сяо-сан китаянка, я все же обязан, повинуясь элементарному человеколюбию, заступиться за нее. У нее не было оснований убивать супруга… то есть я хочу сказать, убивать Вторушина-сан, который не являлся ее супругом де-юре. А ведь против нее, насколько я понимаю, есть только косвенные доказательства?
– О доказательствах мы в суде говорить будем, — мрачно сказал начальник следственного отдела, — если до суда вообще дойдет. А если принять вашу точку зрения, выходит, госпоже Сяо следовало признать, что все эти годы они со Вторушиным обманывали законодательство как российское, так и китайское? И совместно нажитое имущество таковым не является? И все договоры, которые были составлены от имени супругов Вторушиных, все их совместные бизнес-контракты (а таких немало!) — это фикция? А самое главное — ей придется признать, что вся ее финансовая, торговая, строительная и прочая деятельность происходила незаконно? Ведь лишь после развода она стала официально именоваться госпожой Сяо, а до этого все бумаги подписывала как Вторушина. Да и теперь деятельность госпожи Сяо является всего лишь продолжением деятельности госпожи Вторушиной… то есть несуществующей персоны?
Панкратов вспомнил подпоручика Киже из повести Тынянова. Вообще, аналогия была весьма уместна, однако он не стал ее приводить, прежде всего потому, что сомневался, поймут ли ее и оценят присутствующие (не каждому везет иметь маму — преподавательницу русского языка и литературы, вот ему повезло, а остальным, насколько знал Панкратов, не слишком, во всяком случае, матушка начальника была врачом, насчет родительниц Коби Имамуры, японского консула и переводчика — наполовину японца — тоже могло быть всякое, но почему-то Панкратов был уверен, что ни одна из них русскую литературу не преподает…), а главное, чтобы не перебивать начальника, который снова заговорил:
– Кроме того, есть одна тонкость… нам удалось установить, что незадолго до развода Вторушин перевел практически все свои капиталы — я имею в виду те, что были заработаны им лично, без участия супруги, на некий счет, причем он так запутал следы, что обнаружить их сейчас практически невозможно. Деньги словно бы испарились… А между тем они где-то есть. Создается впечатление, что Вторушин, когда у него начались отношения с Людмилой Куницыной, стал всерьез опасаться, что может быть однажды застигнут женой на месте преступления, привлечен к судебному разводу, а значит, лишен состояния. И решил себя обезопасить. Ну что ж, он все рассчитал верно: и сберег свои основные средства, и разбогател за счет жены.
– Возможно, госпожа Сяо об этом знает, возможно, их развод был фикцией, призванной вывести из-под налогообложения капиталы… — предположил Имамура.
– Очень сложно, — возразил начальник следственного отдела. — Кроме того, из-за этой фикции госпожа Сяо слишком много потеряла.
– Да, вы правы, — согласился Имамура. — Прежде всего, доброе имя. Пережить публичный позор… Вряд ли хоть одна женщина, пусть и китаянка, пойдет на такое даже ради денег. Кроме того, да позволено будет мне заметить… это не более чем мое наблюдение, но, мне кажется, оно точное… господин Вторушин был убит оскорбленной женщиной! А госпожа Сяо сама его оскорбила. Это он должен был ей мстить, а не она ему. Здесь замешана какая-то другая дама, с которой он обошелся низко.
– Вы имеете в виду уборщицу, следов которой нам так и не удалось отыскать?
– Даже если бы я ее в глаза не видел, я бы сказал, что тут не обошлось без женской мести, — упрямо проговорил Коби Имамура. — Когда я увидел, что Вторушин-сан мертв, более всего я был поражен даже не самим фактом его внезапной смерти, а, да простят меня уважаемые господа, — тут он сложил ладони ковшиком и поклонился по очереди начальнику, консулу и Панкратову, потом чуточку подумал и поклонился еще и переводчику, который от удивления немедленно ответил тем же, — видом его сверхъестественно напряженного… э-э… детородного органа. Это была позорная, непристойная картина. Смерть невольно вызывает уважение… но о каком уважении может идти речь в таком случае?! Я не знаю, каким ядом был убит Вторушин-сан, но убежден, что выбор его не случаен. Веревка в виде змейки — я не могу расшифровать этот символ, возможно, в нем нет никакого смысла, но выбор яда…
