вместо ответа вслух, сгибаясь от взрыва боли внутри и опираясь одной рукой о дверцу шкафа. Тот, кто сказал, что душевная боль никогда не сравнится с физической, просто представить себе не может, насколько они похожи. Ольга поддержала меня, не позволив упасть, отвела к кровати. Я села, схватившись за голову – хотелось рвать на себе волосы от отчаяния.
– Рассказывай, – заявила она.
– Нет, – я поднялась на ноги, вытирая лицо и шмыгая носом. – Я уезжаю домой.
– Ты не расскажешь мне, что произошло? – ошеломленно поднимаясь следом, спросила она.
– Нет, – я покачала головой. – Потому что я неблагодарная свинья, и тебе должно быть все равно на мою жизнь.
– Яна, не будь такой злопамятной!
– Вот видишь, я вообще дерьмо – неблагодарная, еще и злопамятная… к тому же тупая и доверчивая. Сдохнуть хочу, – я села обратно, понимая, что никакого разлада с Ольгой уже и в помине нет.
Она, как прежде, положила руку мне на плечо, и я поведала ей все. Ольга даже заплакала – вместе мы в голос поревели, а потом подруга помогла мне собраться и проводила на вокзал. Она, как это ни странно, для вида поспорив со мной поначалу, в итоге полностью со мной согласилась во всем относительно Довлатова и пообещала завтра как-нибудь не попасться ему на глаза, если он вообще приедет.
В два ночи я была дома. Будить никого не стала – просто свалилась на кровать замертво и уснула, ни о чем стараясь не думать. Было больно. Было противно. Было невыносимо. Было так, как было всегда, когда я начинала кого-то любить.
Энтропия – понятие, впервые введённое в термодинамике для определения меры необратимого рассеяния энергии.
Стоит ли говорить, что дома никто понятия не имел, почему я приехала?
Думаю, и так ясно, какие у меня отношения в семье: делиться с ними чем-то личным не имело смысла. Так было спокойнее – и мне, и им. Все поверили на слово, что у нас отменили занятия по выдуманной мною, но очень достоверной причине, и порадовались неожиданному визиту.
Никаких доверительных отношений с мамой у меня никогда не было, поэтому я только глазами могла намекать, как мне плохо, как мне себя жаль, в какую жопу я попала, но она меня не понимала, ей были неясны такие взгляды. Я телепатии от нее не требую, но и рассказать всего случившегося не могла. Она ведь никогда не была в курсе, что и как происходит в моей личной жизни, и это устраивало нас обеих. А сейчас мне нужна была поддержка.
Я чувствовала себя как никогда слабой. Довлатов превратил меня в мякиш. Необходимо было выговориться. Но кому? Я вдруг поняла, что вокруг слишком мало людей, которым я без зазрения совести могла бы с абсолютной честностью поведать что-то о себе. Даже Ольгу, которая вроде бы знает обо мне больше остальных, я берегу от полной информации о собственной персоне. Ни к чему ей знать некоторые факты, просто ни к чему. Всех я берегу: родителей, друзей, новых знакомых. Меня бы кто поберег.
Часов в десять утра на следующий день позвонила Ольга и доложила, что Довлатов-таки приезжал. Сначала минут пятнадцать стоял, опершись на свой «форд» и постоянно кому-то названивая, затем зашел в общежитие «огромными шагами», как описала Ольга, и с очень угрюмым, даже устрашающим видом, но подруга успела смыться из комнаты, чтобы не отвечать на его вопросы. Проследив, она заметила, когда он уехал, и вернулась. Сразу же после этого она позвонила мне: доложить о ситуации и узнать мои дальнейшие планы. Я сказала, что буду писать заявление на академический отпуск.
– Но ведь для этого тебе придется приехать в универ, и не раз. Разобраться со всеми документами, да еще и с общагой, за один день невозможно! Встреча с ним неизбежна.
– Я знаю дни, когда его не бывает в универе. Постараюсь в них попасть. Но пока повременю, в себя прийти надо.
– Как жаль, что все так… вышло. Что тебе придется оставить учебу… Но ты же будешь приезжать к нам в гости? Мы все будем очень скучать по тебе.
– Буду. И вы ко мне с Валеркой приезжайте, – улыбнулась я. – Я планирую снова сменить номер. Сейчас поговорю с тобой и выключу телефон. Как куплю новую симку, сразу тебе скину.
– А что мне отвечать ему, если он меня, как в прошлый раз, в универе поймает?
– Говори, что я перевелась в другой вуз, живу на квартире. Ври все, что угодно, лишь бы отбить у него желание меня найти. А вообще, лучше скажи, что мы с тобой вдрызг рассорились, и ты ничего не знаешь.
– Яна, зачем ты так с ним? А если он тебя действительно любит, и все его слова – не сказки?
– Такого не может быть. Он женат. Это просто временное увлечение, интрижка, ослепившая его. Я просто довольно долго не покорялась ему. А теперь, когда он получил меня, поймет, что больше не нуждается в завоевании неприступной крепости. Так у каждого случается.
– Ну… Слишком сильное обобщение. Ты так говоришь, будто все мужчины одинаковые.
– Так и есть. Они все одинаковые, Ольга. Поверь ты мне на слово. Я чувствую, впереди ожидает огромный подвох – ну не бывает все так хорошо, не бы-ва-ет. А эта ситуация – просто бомба замедленного действия. Вопрос в том, позволю ли я себя обмануть? Если позволю, то позже будет больнее. Но если потушить фитиль сейчас и прекратить все это заранее, не будет такой боли потом.
– Говорят, лучше любить и быть любимой хоть недолго, чем вообще не испытать этого чувства.
– Херня это все, – грустно усмехнулась я. – После такого счастья потом и жить не захочется. Всю оставшуюся жизнь корить себя и обвинять, угнетать, загонять в депрессию бесконечными воспоминаниями. Ломать руки, зная, что подобного ни с кем не повторится… и каждого нового мужчину сравнивать с ним… Вечная боль. Вот, что меня ждет, если я это не прекращу сейчас.
– Почему ты так боишься этой боли? Ее может и не быть.
– Я не боялась бы, если б не была уверена. Я просто… лучше сама его оставлю, чем потеряю его. Не вынесу снова безразличия в его глазах… Только не после того, что было той ночью.
– Так сделай все, чтобы этого безразличия не появилось! Мне ли тебя учить, Янка! Ты умная, с характером, при теле! Удержи его!
– Как? – засмеялась я. – Это же против природы: в жизни каждого мужчины рано или
