не хочу, чтобы на моей совести числилась разрушенная семья, несчастная женщина, которую разлюбили, и дети, которые будут меня ненавидеть… Я буду жалеть об этом. Пока не поздно, вернись к ним. Уверена, она тебя простит. Потому что любит. И дети тоже любят. Прошу… не делай такого необдуманного шага… ради какой-то студентки… с которой всего лишь провел ночь!
– Какой-то студентки? Что ты говоришь? Ты ничего не поняла! Все совсем не так! – кричал он, пока я выпутывала свои пальцы из его рук, чтобы высвободиться из плена. – Мне ты нужна, ты!
– Тебе все это только кажется.
– Откуда ты можешь знать? Неужели все это показалось нам обоим? Неужели ты сомневаешься в том, что чувствовала тогда?
– Не сомневаюсь. Но я знаю, как будет дальше: заявление на развод будут рассматривать не меньше трех месяцев, да и развода твоя жена не даст. Все это время мы будем видеться тайно, скрываться ото всех. Особенно в универе. Кому оно надо, чтобы такое узнали? Скандал! Студентка – любовница у препода! Тебя могут уволить, меня – исключить. Вот так оно и войдет в привычку. Ночь дома, ночь – у меня. А в итоге тебе откажут в разводе из-за детей. И ты останешься жить с семьей, решив, что так будет правильней. Мы будем видеться все реже, возможно, проводить ночи в отеле, постоянно бояться встретить твоих коллег или знакомых… Каждый из нас будет несчастлив от такой неполноценной жизни. Зачем все это устраивать? Я не хочу этого треугольника. Я хочу, чтобы ты был только моим – но ты им УЖЕ никогда не станешь. Твоя судьба сложилась. И мне в ней не место.
– А вот это уже мне позволь решать, Яна. Никто ничего не будет скрывать. У нас будет отдельная квартира и собственная семья. Я люблю своих детей, но это не значит, что обязан любить их мать. Мы будем видеться с ними столько, сколько определит суд. Они не станут тебя ненавидеть. Но, знаешь… ведь я хочу от тебя детей, Яна. Я хочу, чтобы ты родила мне. Я хочу быть с тобой до конца… Как ты не понимаешь, что все это я говорю серьезно?
Я смотрела на него, широко распахнув глаза и пребывая в шоке от услышанного.
– А что здесь за крики? – послышался голос моей матери.
Пиздец подкрался незаметно. У меня дыхание перехватило, будто я хлебнула большой глоток неразбавленного спирта.
– Ничего, мам, – наскоро вытирая невесть когда выступившие слезы, ответила я. – Ко мне научрук приехал, мы спорим по поводу доклада!
Но мама не поверила и вышла. Вместе с папой. Вдвоем они снисходительно глядели на то, как Довлатов поднимается с колен. Вид у него при этом был чудовищно разбитый.
– Меня зовут Константин Сергеевич, я научный руководитель Яны, – сказал он, протягивая руку. Мужчины обменялись рукопожатием. – Я люблю Вашу дочь.
– Что? – переспросил отец, усмехнувшись. Он явно решил, что это розыгрыш, и переглянулся с мамой.
– Я люблю Вашу дочь, – невозмутимо повторил Довлатов. – И у меня серьезные намерения.
Отец посмотрел на меня и сказал:
– Дорогая, убери отсюда Яну, уходите в дом. Я с ним поговорю. А ты, мужик, если не шутишь, лучше бы прыгал в машину и уезжал, пока я добрый. Моей дочери тебе не видать как своих ушей, уяснил?
Мама взяла меня за шиворот и потащила за собой, Довлатов ринулся следом, чтобы препятствовать ей, но отец закрыл ему ход. О чем они там говорили дальше, я так и не узнала. Попав в дом, я выслушивала мамины бредни о моей бессовестности – это было самое жуткое промывание мозгов в моей жизни. Когда вернулся отец, главным вопросом, который интересовал родителей, стал:
– У тебя с ним что-нибудь было?
Я не разговаривала с ними, чувствуя себя убитой и выпотрошенной. Теперь у меня действительно остались только его фотографии.
– Завтра же поедешь и заберешь свои документы из института, – угрюмо глядя на меня, сказал папа. – Этот тип больше тебя не побеспокоит. Я разочарован в тебе.
Мама вообще перестала со мной разговаривать, узнав от отца, что Довлатов женат и у него есть дети. Я стала настоящим изгоем в семье. Я стала грешницей и развращенной скотиной, с которой больше никто не разговаривал, которую никто не хотел видеть и принимать такой, какая есть. И еще, как я поняла, после состоявшегося разговора Довлатов не станет меня трогать. Мой папа умеет убеждать.
Перед тем, как у меня отобрали сотовый, я успела отправить всего одно сообщение: «Ты победила». Хотелось нажраться в хлам. Потом оклематься и нажраться снова. И так до бесконечности. Лишь бы больше никогда не вспоминать случившегося кошмара, не переживать его заново по тысяче раз. Посещали мысли о побеге вникуда, настолько тошно было находиться в одном доме с этими людьми.
Ночью я воплотила планы в реальность – сбежала с маленьким запасом личных денег. Ничего сложного – родители поверили моему состоянию «ни рыба ни мясо» и подумали, что я вообще ничего не соображаю, и уж точно не способна на дерзкие поступки вроде побега. Ночевала на вокзале и на первой же электричке в половину пятого уехала в город. Сказать, что Ольга удивилась, значит, ничего не сказать. Мне нужен был срочный совет, на самом деле мне даже хотелось в церковь, которую я всегда боялась и отрицала – исповедоваться. Но моим личным духовником в тот день стала Ольга.
– Дура! Что ты натворила? А что он натворил! Боже мой! – кричала подруга, хватаясь за голову. – Что теперь ты будешь делать? Бежишь домой – от него, бежишь из дома – от родителей! Дальше куда?!
– Я не знаю. Я ничего не знаю.
– Ты все еще хочешь быть с ним?
– Я люблю его. Но быть с ним мне нельзя.
– Но ведь он этого хочет! Даже твоим родителям сказал!
– Он это сделал, только чтобы убедить меня и себя в том, что говорит серьезно. Это был необдуманный шаг.
– Господи, – она крепко прижала меня к себе, поглаживая по голове, – услышь мои молитвы… направь ее на правильный путь, прошу тебя.
Я как будто даже не понимала, что со мной происходит. Какое-то глубокое отчуждение в душе, отторжение мира и реальности. Как в тумане, я поехала с Ольгой в универ, чтобы забрать документы. Но в деканате мне сказали, что так быстро это не делается, надо собрать кучу справок и подтверждений, договориться об уплате за общежитие, и только потом приходить.
Я решила, что добьюсь своего естественным путем – просто перестану ходить
