– То есть всё воспитание, по-твоему, сводится к тому, чтобы объяснить, что такое хорошо и что такое плохо?
– По сути, да. Но есть нюанс. – Ровена плутовато улыбнулась. – Если ты, например, будешь рассказывать ему о вреде курения, а сама станешь курить, твои слова останутся просто словами. Если я говорю, что нужно делать так-то и так-то – и объясняю, почему именно, то я и сама поступаю так, как говорю. И ребёнок это видит. Дети наблюдательны, они, стараясь вписаться в социум, поступают так, как поступают родители. А самое главное: когда ты рассказываешь Юрке о вреде курения, а сама дымишь, он учится лгать. У тебя же.
– Это ты намекаешь…
– Я не намекаю, а прямо говорю. – Ровена засмеялась. – Юрка станет курить, и будет тебе лгать, потому что ты это делаешь.
– Ах ты…
– Тихо, девочки. – Ника уже некоторое время слушала их разговор и потешалась. – Рона, ты безжалостна. Нельзя так.
– Почему?
– Ну… просто нельзя. Надо иногда к людям терпимой быть. – Ника тронула Ларису за руку. – Ты нужна мне, идём.
Лариса с радостью пошла за ней. Ей всегда было трудно разговаривать с Ровеной, она терялась, потому что обычно ничего не могла возразить на её логичные и безжалостные выкладки. И злиться на неё при этом глупо, потому что ничего, кроме правды, она не говорит – но терпения никакого нет с этой Ровеной! И необидная кличка – Девочка-отличница – очень пренебрежительная всё-таки.
– Иногда мне хочется её убить!
– Брось, Лариска. – Ника хихикнула. – Это же забавно. Сидит себе такая куколка в локонах и ресницах, а внутри железный каркас и бортовой компьютер в голове, совмещённый с полиграфом. Помнишь, как мы когда-то снежную бабу вокруг металлического столбика вылепили, а Венька Грушин решил её развалить и ударил ногой?
– Ногу-то ему потом сложили, но на костылях он больше месяца прыгал. – Лариса засмеялась. – Да, удачная аналогия. Что стряслось-то?
– Похоже, Лиза вздумала рожать.
– Что?!
Она опрометью бросилась наверх в мансарду. Уже на лестнице услышала панический крик и поняла: кричит девчонка больше от страха, чем от боли. Ровена с её ядовитым языком сразу забылась, потому что та Лариса осталась на крыльце, а пришла другая – деловитая, собранная и строгая.
– Не ори.
Лиза лежала на боку, держась за живот, и глаза её стали совершенно круглыми от страха.
– Больно…
– Не настолько больно, чтобы орать, я рожала два раза, так что мне-то не рассказывай сказок. – Лариса нашарила мокрые простыни – так и есть, отошли воды. – Вот чёрт… и везти тебя никуда нельзя, какая там больница, я думаю, тебя уже ищут на всех парах. Ладно, справимся своими силами.
– Две недели оставалось ещё…
– У тебя девочка, а они часто преподносят такие сюрпризы. – Ника с сочувствием смотрит на Лизу. – Это мальчишки сидят до упора, хоть бери и фонариком свети, чтобы на свет вылезли, а девицы торопятся. Это дело такое… надо потерпеть. Роды начались, а если процесс пошёл, то остановить его нельзя, выход только один – закончить его. Твоё тело знает, что делать, просто не мешай ему, а лучше – помоги.
– Как?!
Видимо, схватка снова накатила, Лиза опять решила заорать, и Лариса цыкнула на неё:
– Не смей кричать! Полный дом детворы, перепугаешь. К тому же чем больше ты орёшь, тем меньше у тебя остаётся сил, а силы тебе понадобятся. Будешь делать то, что я велю. Ника, неси чистые простыни и воду, я пойду переоденусь и вымою руки. А ты не вздумай снова поднять крик, не хватало, чтоб тебя весь посёлок слышал!
Лена с опаской заглянула в комнату:
– Помощь нужна?
– Нужна. – Лариса вздохнула. – Ты займись детьми и Ровеной.
За окном заурчала машина, Ника выглянула.
– Лёшка приехал. Лен, вы там с ним помогите маме, а мы уж тут сами.
– Хорошо.
Собственно, помощь Лена предложила просто для очистки совести. Когда Лиза принялась стонать и кричать, она от страха сбежала на улицу, но потом взяла себя в руки и решила помощь предложить. А когда её отправили восвояси, она ринулась вниз почти со скоростью света. Отчего-то роды пугали её до одури.
– Ленка, ты чего такая?
Ровена сидела в кресле и благостно щурилась на солнце, клонящееся к закату.
– Там Лиза рожает…
– Да, скверно. – Ровена вздохнула. – В больницу ей нельзя, тут же обнаружат. Если уже не обнаружили, но охрана здесь очень серьёзная, сюда пробиться непросто. Надеюсь, всё пройдёт без осложнений, иначе плохо дело.
– Я боюсь…
– Ну, это глупо. – Ровена улыбнулась и тронула подругу за руку. – Садись. Смотри, какой вечер приближается. Завтра будет тепло и солнечно, и послезавтра тоже. Вот я через недельку оклемаюсь, и поедем на реку – снова купим вредной еды, поплаваем…
– Ну, мать, это ты хватила – через недельку. Лучше скажи, что у тебя с Павлом.
– С Павлом? – Ровена подняла брови. – А что такое у меня с ним?
Она и сама не знала, что у неё с Павлом. Ну, приезжал он к ней по ночам, рассказывал всякое, она не оставалась наедине с болью, и это было очень кстати. Конечно, она понимала, что Павел не просто от чувства вины ездит к ней, но думать об этом не хотела. Сознательно гнала от себя эти мысли, потому что тогда надо было что-то решать, а решать она тоже не хотела. Она боялась решать, потому что Павел был смертельно серьёзен, кто знает, не станет ли он ломать её и Тимку под себя, а она этого ни за что не потерпит, вот ни за что на свете! А ещё она не уверена, что относится к Павлу так же, как он к ней.
Род его прошлых занятий не смутил её совершенно. Ровена была не склонна осуждать людей, просто есть вещи, которые она могла принять – и те, которых она не принимала категорически. То, что Павел работал на секретную службу, и то, что именно он делал на этой службе, её не испугало. Она смотрела на мир трезвым взглядом, понимая, что налёт цивилизации потому и сохранился в мире, что есть такие люди, как Павел. Без него мир погрузился бы в войны и дикость, человечество с давних пор привыкло решать свои проблемы кулаками. А хуже всего то, что периодически находится особенно упоротый маньяк, который каким-то непостижимым образом завладевает умами сограждан и, научив их ненавидеть соседей по какому-то смешному признаку – религиозному, расовому или национальному, или просто нагородив кучу лжи о другом народе, бросает своих подданных в огромную войну, из которой они выходят с вечным клеймом убийц и палачей, проклятых до седьмого колена. Так было тысячу лет назад, и сто лет назад тоже, и сейчас ничего не изменилось. Такие люди, как Павел, нужны, чтобы шизофреников с замашками Чингисхана было кому окоротить.
Она видела, что Павел приходит к ней вовсе не потому, что чувствует себя обязанным ей за спасение. Он уж что-то решил для себя, и она понимала, что для человека такого склада, как Павел, это решение очень непростое. Но именно потому, что он был таким сложносочинённым, Ровена сомневалась. Кто знает, как он поладит с Тимкой. Кто знает, чего он станет требовать от неё, и вообще сама мысль, что кто-то будет от неё что-то требовать, Ровену не то чтобы пугала, но вызывала судорожное отторжение.
