Кев едва мог услышать свой хриплый голос. В голове его шумело. Он был растерян. Он был в отчаянии. Он был в ярости.
— Может, мне стоит спросить Ланемов, согласятся ли они с тем, что с вами она будет в безопасности?
И, не оглядываясь, не стремясь оценить произведенный его словами эффект, Кев вышел из библиотеки.
Тревога Уин росла, по мере того как шло время. Она оставалась в гостиной с сестрами до тех пор, пока Беатрикс не устала от чтения. Она была предельно напряжена, и единственное, что помогало отвлечься, это наблюдение за проделками хорька Беатрикс по имени Хитрец, который, казалось, души не чаял в мисс Маркс, несмотря на ее явную к нему антипатию, а может, как раз благодаря ей. Он то и дело взбирался гувернантке на колени, пытаясь украсть одну из вязальных спиц прямо у нее из-под носа.
— Даже не думай, — ледяным тоном говорила мисс Маркс не терявшему надежды завладеть добычей хорьку. — Или я отпилю твой хвост лобзиком.
Беатрикс усмехнулась:
— Я думала, такое случалось лишь со слепыми мышами [1], мисс Маркс.
— Это относится ко всем назойливым грызунам, — мрачно ответила гувернантка.
— На самом деле хорьки к грызунам не относятся, — сообщила Беатрикс. — Они относятся к семейству куньих. Куницы, одним словом. Так что если хорька и можно назвать родственником мыши, то очень дальним.
— Не хотела бы я водить близкое знакомство с этим семейством, — сказала Поппи.
Хитрец прыгнул на подлокотник кресла и уставился влюбленными глазами на мисс Маркс, которая демонстративно его игнорировала.
Уин улыбнулась и потянулась.
— Я устала. Желаю всем спокойной ночи.
— Я тоже устала, — сказала Амелия и сладко зевнула, прикрыв ладонью рот.
— Может, нам всем пора на покой, — предложила мисс Маркс, аккуратно сложив вязанье в маленькую корзину.
Они все разошлись по своим комнатам. Нервы Уин были на пределе. В коридоре стояла зловещая тишина. Где Меррипен? Что за разговор был у них с Джулианом?
На тумбочке в ее комнате горела лампа. Свет был приглушенным, едва пробивал сгустившуюся тьму. Уин заморгала, увидев неподвижную фигуру в углу… На стуле сидел Меррипен.
— О! — удивленно выдохнула она.
Он пристально следил за ней одними глазами, когда она приближалась к нему.
— Кев? — нерешительно позвала она. По спине ее пробежал холодок. Что-то пошло не так в объяснении Кева с Харроу. — В чем дело? — хрипло спросила она.
Меррипен поднялся со стула и навис над ней как грозная башня. Выражение его лица оставалось непроницаемым.
— С каким врачом ты встречалась в Лондоне, Уин? Как ты нашла его?
И тогда она поняла. В животе у нее все опустилось. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы унять волнение.
— Не было никакого врача. Я не видела в этом необходимости.
— Ты не видела в этом необходимости, — медленно повторил он.
— Не видела. Потому что, как Джулиан сказал позже? я могла ходить от врача к врачу, пока бы не нашла того, кто дал бы мне тот ответ, который я хотела получить.
Меррипен выдохнул. Казалось, собственное дыхание царапает ему горло.
— Господи… — Он покачал головой.
Уин никогда не видела его в таком отчаянии. Он был подавлен настолько, что не мог ни кричать, ни дать иной выход своему гневу. Она подошла к нему с протянутыми руками.
— Кев, пожалуйста, позволь мне…
— Не надо. Пожалуйста. — Видно было, что он безуспешно пытается овладеть собой.
— Мне жаль, что так получилось, — искренне сказала она. — Я так сильно хотела тебя, хотя и собиралась выйти за Джулиана. Но я подумала, что если скажу тебе о том, что была у врача, то это… ну, немного тебя подтолкнет.
Он отвернулся от нее, сжав руки.
— Это ничего не меняет, — сказала Уин, стараясь придать своему голосу спокойную уверенность, которой не чувствовала. Думать мешало бешено бьющееся сердце. — Это ничего не меняет, особенно после того, что было сегодня.
— Ты солгала мне, вот в чем вопрос, — процедил он сквозь зубы.
Цыган никогда не потерпит, чтобы им манипулировала женщина. И Уин подорвала доверие Меррипена к себе в тот момент, когда он был особенно уязвим. Он вышел из панциря, он пустил ее в свою душу. Но как еще могла она сделать его своим?
— Я не чувствована, что у меня есть выбор, — сказала Уин. — Ты невероятно упрям. Еслн уж вобьешь себе что-то в голову, переубедить тебя невозможно. Я не знала, как заставить тебя изменить свое решение.
— Тогда ты только что солгала вновь. Потому что ты не жалеешь о том, что сделала.
— Я сожалею о том, что обидела и разозлила тебя. Я понимаю, как сильно ты…
Она замолчала, когда Меррипен стремительно схватил ее за плечи и прижал спиной к стене. Он приблизил к ее лицу искаженное злобой лицо и сказал:
— Если бы ты хоть что-то понимала, ты бы не рассчитывала, что я сделаю тебе ребенка, который тебя убьет.
Натянувшись как струна, дрожа подобно тетиве взведенного лука, она смотрела в его глаза и чувствовала, что тонет в их мрачной глубине. Она глотнула воздуху, прежде чем упрямо произнесла:
— Я пойду к врачу. К двум, к трем врачам — их будет столько, сколько захочешь ты. Соберем их мнения, и ты оценишь шансы. Никто не может точно предсказать, что получится. И никакой вердикт врачей не изменит моего решения провести оставшуюся жизнь так, как этого хочу я. Я буду жить так, как решила. А ты… ты можешь принять меня такой, какая я есть, без оговорок, или не принимать совсем. Больше я не буду жить как инвалид. Даже если из-за этого потеряю тебя.
— Я не принимаю ультиматумов, — сказал он, слегка встряхнув ее. — Тем более от женщины.
У нее все поплыло перед глазами. Она ненавидела себя за эти слезы. Она в отчаянии спрашивала себя, за что судьба лишает ее того, что так легко дает другим.
— Ты, самодовольный цыган, — хрипло проговорила она, — не ты здесь выбираешь, а я. Мое тело принадлежит мне. И мне решать, рисковать или не рисковать. И возможно, спорить о чем-то уже слишком поздно. Может, я уже беременна твоим ребенком…
— Нет! — Он схватил ее голову и прижался лбом к ее лбу. Губы обжигало дыхание. — Я не могу сделать это. Меня никто не заставит причинить тебе боль.
— Просто люби меня. — Уин не осознавала, что плачет. Она поняла это, лишь когда почувствовала его губы на лице. Горло его сжималось. Он стонал, слизывая слезы с ее лица. Он поцеловал ее со страстью отчаяния, овладев ее ртом с безудержной яростью, потрясшей ее до мозга костей. Он вжимал ее в стену, и она чувствовала его эрекцию даже сквозь несколько слоев одежды. И тело ее откликнулось на его возбуждение с шокирующей силой. Она почувствовала, как мгновенно увлажнилась ее плоть. Она хотела, чтобы он вошел в нее, хотела вобрать его в себя глубоко, сжать туго, сделать так, чтобы он забылся, чтобы наслаждение избыло его ярость. Она опустила руку вниз, сжав его там. С губ его сорвался сладострастный стон.
