Кэм потер лицо и подавил зевок.
— Да. Надо сделать так, чтобы он признал за ней это право. Но не с помощью ультиматумов. — Кэм посмотрел Уин в глаза. — Сестренка, ты должна знать, что ультиматумами от цыгана ничего добиться нельзя. Это противно его природе. Все в нем восстает против того, чтобы женщина указывала ему, что он должен делать.
— Я не указывала ему, что делать, — жалобно возразила Уин. — Я всего лишь сказала…
— Ты сказала ему, что тебе наплевать, что он думает и что чувствует, — пробормотал Кэм. — Что ты намерена жить своей жизнью на своих условиях, а все прочее не имеет значения.
— Да, — слабым голосом сказала Уин. — Но я не подразумевала под этим, что мне безразличны его чувства.
Кэм усмехнулся:
— Я восхищаюсь твоим мужеством, сестренка. Я даже сказал бы, что разделяю твое отношение к жизни. Но с цыганом так вести себя нельзя. Даже твоя сестра, которая не отличается дипломатичностью, как тебе известно, знает, как найти ко мне подход, и, по крайней мере на словах, всегда готова пойти на компромисс.
— Я могу быть дипломатичной, когда хочу, — нахмурившись, возразила Амелия.
Кэм послал ей улыбку.
Обернувшись к Уин, Амелия неохотно признала:
— Хотя Кэм прав.
Уин немного помолчала, переваривая информацию.
— И что мне теперь делать? Как все исправить?
Сестры не сговариваясь устремили взгляды на Кэма.
Меньше всего на свете он хотел бы впутываться в проблемы, возникшие между Уин и Меррипеном. И, видит Бог, Кев сегодня утром скорее всего будет не любезнее медведя, которого охотники выманили из берлоги. Все, чего сейчас хотел Кэм, это вернуться в постель и заняться любовью со своей женой. И возможно, еще немного поспать. Но сестры смотрели на него так жалобно, что он со вздохом сказал:
— Ладно. Я с ним поговорю.
— Скорее всего он уже не спит, — с надеждой в голосе сказала Амелия. — Меррипен всегда рано встает.
Кэм угрюмо кивнул. Его совсем не радовала перспектива говорить с братом о проблемах, связанных с женщинами.
— Он поколотит меня как тот пыльный ковер в прихожей, — сказал Кэм. — И я его не стану за это винить.
Одевшись и умывшись, Кэм спустился в утреннюю комнату, где Меррипен всегда завтракал. Проходя мимо буфета, Кэм увидел жаб в норе [2], блюда с жареным беконом и яйцами, филе палтуса, жареный хлеб и глубокую миску с печеными бобами.
Стул рядом с одним из круглых столов был отодвинут. На столе стояли пустая чашка и блюдце, а рядом с ними маленький серебряный кофейник, из которого шел пар. Запах крепкого черного кофе плыл по комнате.
Кэм бросил взгляд в сторону стеклянных дверей, выходящих на террасу, и увидел худощавую фигуру Меррипена. Тот, казалось, рассматривал фруктовый сад, раскинувшийся за тщательно ухоженным сквером. Судя по позе, настроение Меррипена было хуже некуда. Даже со спины было видно, что он раздражен и зол.
Черт. Кэм понятия не имел, что скажет брату. Им еще предстояло пройти немалый путь навстречу друг другу, чтобы достичь базового уровня доверия.
Взяв ломтик жареного хлеба, Кэм намазал его апельсиновым джемом и вышел на террасу.
Меррипен искоса посмотрел на Кэма и вновь принялся обозревать ландшафт: просторные поля за границей усадьбы, густой лес, который делила надвое широкая лента реки.
На том берегу реки несколько струек дыма поднимались в воздух. Костры горели там, где обычно вставали табором цыгане, когда проезжали через Гемпшир. Кэм лично вырезал опознавательные метки на деревьях, которые указывали, что здесь к цыганам относятся по-добрососедски. И всякий раз, когда на территории поместья появлялся новый табор, Кэм приходил к соотечественникам, рассчитывая на то, что он встретит кого-то из своего детства.
— Еще один табор приехал, — заметил он словно невзначай, подойдя к Меррипену. — Не хочешь сходить со мной навестить их сегодня утром?
Тон Меррипена был отчужденным и недружелюбным:
— Рабочие изготавливают лепнину для восточного крыла. И после того как они все испортили в прошлый раз, я должен быть там, с ними.
— В прошлый раз доски опалубки не были выровнены как положено, — сказал Кэм.
— Без тебя знаю, — огрызнулся Меррипен.
— Вот и отлично. — Сонный и раздраженный, Кэм потер лицо. — Послушай, у меня нет желания совать нос в ваши дела, но…
— Вот и не суй.
— Тебе не повредит услышать мнение со стороны.
— Мне плевать на твое мнение.
— Если бы ты не был так зациклен на своих проблемах, — ехидно сказал Кэм, — то, возможно, тебе могло бы прийти в голову, что не у одного тебя есть повод для переживаний. Полагаешь, я никогда не думал о том, что может случиться с Амелией, если она забеременеет?
— Ничего не случится с твоей Амелией, — небрежно ответил Меррипен.
Кэм скривился.
— Все в этой семье предпочитают считать, что Амелия железная. Она и сама так думает. Но она такая же женщина, как все, и у нее те же проблемы и те же недомогания, что и у любой женщины в ее положении. Правда состоит в том, что рождение ребенка всегда риск.
Черные глаза Меррипена смотрели враждебно.
— Но для Уин это больший риск, чем для других.
— Вероятно. Но если она хочет рискнуть, это решать ей.
— Вот тут я с тобой не соглашусь, Рохан, потому что я…
— Потому что ты не станешь рисковать жизнью другого человека, да? Жаль, что ты полюбил женщину, которая не хочет, чтобы ее поставили на полку и держали там как украшение, фрал.
— Если ты еще раз так меня назовешь, я откручу тебе голову.
— Давай попробуй.
Наверное, Меррипен набросился бы на Кэма, если бы стеклянная дверь не открылась и на террасу не вышел еще кое-кто. Посмотрев через плечо, Кэм едва не застонал.
То был Харроу. Вид у доктора был собранный и деловой. Он подошел к Кэму, делая вид, что не замечает Меррипена.
— Доброе утро, Рохан. Я пришел, чтобы сообщить вам, что сегодня уезжаю из Гемпшира. Если мне не удастся вразумить мисс Хатауэй, конечно.
— Конечно, — сказал Кэм, придав лицу непроницаемо-любезное выражение. — Пожалуйста, дайте мне знать, если мы можем чем-то помочь вам с отъездом.
— Я желаю ей только добра, — пробормотал доктор, по-прежнему не глядя на Меррипена. — Я продолжаю считать, что, уехав со мной во Францию, она сделает самый мудрый выбор из всех возможных. Но решение за мисс Хатауэй. — Он замолчал. Серые глаза его смотрели серьезно и пристально. — Надеюсь, вы примените все свое влияние, чтобы донести до всех заинтересованных сторон, что именно поставлено на карту.
— Полагаю, мы все неплохо представляем себе ситуацию, — сказал Кэм, за любезным тоном скрывая сарказм.
