— Хольден?.. — неуверенно спрашиваю я.
Дональд качает головой, некрасивое лицо его полно печали.
— Даниэль?
Он издает тяжелый вздох.
— Хольден ранил его.
Нестерпимая боль рывком поднимает меня со дна колодца забвения. Вскочив с постели, я начинаю одеваться, а Дональд всячески успокаивает, убеждает, уговаривает, умоляет остаться. Даниэля прооперировали, он спит, незачем мне туда бежать… Но я должна видеть его!
— Подожди до утра! — выйдя из себя, орет Дональд. — К тому времени хотя бы выяснятся его шансы выжить. — Заперев дверь, он прячет ключ в карман.
— Я должна его видеть! — в отчаянии кричу я и заливаюсь слезами. Молю отдать мне ключ, но Дональд лишь молча трясет головой.
Разумом я прекрасно все понимаю, но, дойдя до точки, все же оглушаю своего лучшего друга отработанным ударом, вытаскиваю у него из кармана ключ и выскакиваю вон из нашего убежища. Всю дорогу я упрашиваю таксиста гнать побыстрее, врываюсь в больницу как фурия, сметаю с пути сестер и санитарок и наконец добираюсь-таки до заветной палаты.
Даниэль спит. На бескровном лице резко проступает черная щетина. Нос закрыт маской аппарата искусственного дыхания, грудь, плечо, рука в бинтах. К кистям и щиколоткам подключены электроды. В вену из капельницы поступает кровь, отовсюду раздаются негромкие звуки — всхлипы аппарата искусственного дыхания, тонкое попискивание мониторов. Даниэль неподвижен.
Все эти механические звуки сливаются в моей душе в один сплошной вопль: «Нет-нет-нет-нет!» Стоя у изножья кровати, я смотрю на Даниэля, все тело мое сотрясает дрожь, а в голову лезут дурацкие, эгоистичные мысли: что же будет со мной? Мне-то как теперь жить? Да и зачем жить без него?
В палату неслышно входит врач — проверить состояние пациента. Время от времени он поглядывает на меня, но заговорить не решается. Заметив на губах его слабую улыбку, я цепляюсь за эту соломинку надежды. Когда доктор уходит, я взываю о помощи к Золотой рыбке, но она молчит. Умолкаю и я, только слезы все льются и льются.
Подойдя к окну, утыкаюсь лицом в занавеску и вновь прокручиваю в памяти все с начала и до конца. Прикидываю мысленно все, что я приобрела и что могу потерять. Затем оборачиваюсь к Даниэлю. Он спит, если это состояние можно назвать сном. Мне приходит на ум Элла — знает ли она о случившемся? Ну а остальные, куда они подевались?
В палате я больше не в силах оставаться, с ума можно спятить от назойливых хрипов, писков, пощелкиваний приборов, от скачущих на табло зеленоватых цифр. Неужели это и все, что мы способны узнать о необъятном мире, именуемом человек?! Так и не решась прикоснуться к Даниэлю, я пячусь к двери и начинаю расхаживать взад-вперед по длинному больничному коридору. Дежурные сестры негромко переговариваются в своей стеклянной клетке, делая вид, будто я их не интересую.
Нервы постепенно успокаиваются. Я заглядываю в болтающуюся на плече сумку — да, оружие на месте. Улучив момент, когда никто не смотрит в мою сторону, достаю пистолет и засовываю в карман брюк. Пожалуй, он даже не слишком выпирает.
Хотела попасть в больницу — вот и попала. Подожду еще немного, вдруг как раз сейчас решается судьба Даниэля. Но долго расхаживать взад-вперед невмоготу. Надо действовать! Убью Йона Хольдена и постараюсь сама погибнуть при этом.
Внезапно со стороны главной лестницы доносится звук осторожных шагов и тотчас стихает. Почудилось? Из стеклянной клетки слышны обрывки разговора, затем вдруг раздается сигнал вызова, и обе сестры одна за другой спешат в палату. В опустевшей дежурке звонит телефон — долго, настойчиво, но некому снять трубку. Дойдя до конца коридора, я слышу, как рядом открывается дверь служебного хода. Из темноты навстречу мне выступает мужчина и останавливается. Ждет, чтобы я его узнала.
Наголо обритая голова прикрыта кепчонкой, на глазах черные очки. Не так давно он принимал меня в своем доме, верхом на лошади и разодетый на манер английского аристократа, держался надменно и пытался нагнать страха. Сейчас на нем дешевый костюм, лицо усталое.
— Явилась, значит. — В голосе его звучит удовлетворение. — Беспокоишься за своего любовничка?
Не вынимая руки из кармана, я стреляю в Хольдена. Звук выстрела эхом раскатывается по пустому коридору, и тотчас же раздается топот.
Раненный в бедро Хольден на миг теряет равновесие, но в следующую секунду вскидывает пистолет. Я снова давлю на спусковой крючок, и два выстрела сливаются в один.
Хольден роняет оружие, рука у него прострелена. Он разворачивается, собираясь в очередной раз скрыться, но дорогу ему преграждает Квазимодо.
Хольден готов броситься на калеку, но внезапно передумывает. Похоже, нам обоим приходит в голову одна и та же мысль, обоих нас переполняет отчаяние и ненависть. Он отнял у меня Даниэля, а я лишила Хольдена того, что мнилось ему властью. Расплатой за это может быть только смерть.
Кто-то берет меня железной хваткой и отрывает от Хольдена. Я успеваю заметить, как Квазимодо наступает на руку Хольдена, сжимающую оружие.
Тщетно я пытаюсь вырваться из объятий Патрика. Хольден садится на полу, одна рука его безвольно висит вдоль тела, другой он массирует горло. Он переводит взгляд с меня на Квазимодо, а затем куда-то мне за спину. И тут я тоже замечаю их: Конрада, Мартина, Луиса, Стива, Рюля. Выходит, все они были здесь. Ждали Хольдена.
Квазимодо рывком поднимает своего врага с пола и улыбается.
— Ты меня, конечно, не помнишь. — Голос его звучит почти бесстрастно. — Ведь я всего лишь один из многих. Видишь, как отделали меня твои подручные? За это они заплатили сполна. Нет в живых того, кто швырнул камень в ветровое стекло моей машины. Умер и тот, кто позднее снова переломал мне кости. Распрощались с жизнью и те двое, которые по твоему приказу пытали отца Беллока. Ты тоже умрешь, и на лбу у тебя останется моя метка: «Юстиция». Да, это я, урод и калека, вершу над тобой суд.
Йон Хольден трясет головой, словно отказываясь верить своим ушам. На лысине его поблескивают капли пота, глаза сузились в щелки, лицо искажено злобной гримасой. Вырвавшись из рук Квазимодо, он бросается не к лестнице, а на меня, но Квазимодо делает ему подсечку. Хольден растягивается на полу. Для него все кончено.
Патрик отпускает меня, и я со всех ног бегу к Даниэлю. В палате меня встречает все та же картина: приборы оживленно пощелкивают и попискивают, а Хмурый без сознания.
В палату гуськом заходят остальные. Мартин, не так давно являвший собою столь же безотрадное зрелище, с трудом сдерживает слезы.
Элла не плачет. Ее самообладание поразительно. Молча сидим мы по обе стороны кровати, не сводя глаз с Даниэля. Маски на лице уже нет, он дышит свободно, но капельница по-прежнему подсоединена к руке. Я касаюсь его теплых пальцев, он на миг приподнимает веки и снова проваливается в сон.
