мигающего фонаря. Шепот. Робкое дыханье. Несколько секунд молчания, и… она обняла его. Вскоре ее лицо озарилось нежностью, настолько сильной, что он чуть не расплакался от умиления. Ее губы робко потянулись к его губам; ее глаза, полные смущения, закрылись, точно сдавшись. Конечно, в первый раз все вышло очень неловко и забавно, но он все равно чувствовал, как постоянная тупая печаль уходит из сердца, заменяясь верой, надеждой и любовью.
Задувает холодный ноябрьский ветер; но они не чувствуют его. По всему телу разливается долгожданное счастье, согревающее изнутри, как коньяк. Он смотрел на нее и не мог поверить; но ее блестящие глаза говорили сами за себя.
Я долго смотрел на эту картину, а потом устало вздохнул и пошел дальше, сунув руки в карманы.
Ничего из этого так и не сбылось. Но даже эта картина прошлой мечты не сбила меня с ног, как раньше.
Я закрыл глаза и мысленно послал все к черту. Позади бушует море тьмы, накрывая корабли моих надежд и мечтаний.
Я научился быть один. Больше мне ничего не нужно. Ничего, кроме спокойствия.
Я фланировал по сумеречному городу, вдыхая сырую ночную свежесть. Мимо мелькали пустые силуэты, озаренные счастьем. В их руках свечи, которые не смогли зажечь мы с Мари. Я смотрел на них и… был спокоен. Я больше не выл от одиночества.
Закрыл глаза. Тьма разом уничтожила все – одной волной с дикими шумом снесла весь город и всех людей.
Открыл глаза. Вокруг – спокойная гладь темной воды, в которой ничего не отражается. Мари, как в том году, с улыбкой шла мне на встречу. Я вздохнул. Вокруг – страшный шум стихии. Волна накрыла Мари. Она кричала и захлебывалась на моих глазах, но мне было плевать. Ее глаза молили о пощаде, но мне было плевать. Я схватил ее за горло и еще глубже погрузил во тьму, и мне было плевать.
Забыть.
Убить.
Уничтожить.
Чья-то легкая рука легла мне на плечо. Я обернулся и увидел Мари. Вернее то, что я сделал с воспоминаниями о ней. Синее тело, изуродованное фиолетовыми пятнами. (Тело, о котором я когда-то мечтал.) Набухшие глаза, навсегда потерявшие свой голубой блеск, налиты кровью. (Глаза, которые когда-то пленили меня.) Она тянется ко мне со слезами на мертвом лице, но я снова толкаю ее во тьму, а потом с размаху бью в нос. Ее лицо лопается как помидор, забрызгивая меня теплой кровью. (Лицо, от которого я когда-то не мог оторвать взгляд.)
Забыть.
Убить.
Уничтожить.
Наконец вокруг осталась только тьма. Мари больше не было. Ничего больше не было. Ничего, кроме долгожданного спокойствия.
Я начал хватать ртом воздух, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Посмотрел на руки, измазанные кровью. Этими руками я убил ее. Сам, без чьего-либо приказа. Уничтожил.
Мне было жаль? Нет. Так будет лучше. Это необходимая мера, чтобы жить. Без этого я бы погиб.
Все закончилось. Все. Закончилось. Я перешагнул через ее изуродованное тело и пошел вперед. К свету. К свободе.
Спасибо Мари за то, что научила меня быть в одиночестве.
Часть третья. Рассвет и закат
В мозге, как слабый свет, забрезжило сознание. Под ухом что-то монотонно пищало.
Я снова ощутил свое тело. Руки, ноги, голову. Кончики пальцев почувствовали мягкую ткань. Но все мои мышцы, даже глазные веки, ослабли, и я не мог двинуть ни одной конечностью, будто все налилось свинцом. За время, проведенное в темноте, я разучился дышать и первое время никак не мог привыкнуть.
Я с трудом открыл глаза. Мрачный сумрак лился через окна. По бокам от меня тускло светились какие-то датчики. На улице было так тихо, что, казалось, сама природа затаила дыхание, наблюдая за моим пробуждением.
«Значит, я все-таки жив. Странное чувство».
Я медленно перевел взгляд в сторону и увидел то, что меньше всего ожидал увидеть. В углу на стуле сидя спала Мари. Сначала мое сердце больно стукнулось о внутреннюю стенку груди, разогнав кровь по всему телу, но в следующее же мгновение успокоилось; мое лицо приняло равнодушный вид.
Больше ее нет.
– Что происходит? – слабо проговорил я и сразу закрыл рот. Я просто не узнал свой голос. Он казался совершенно чужим. Наверное, так и звучит голос свободы.
Я знал, что у Мари очень чуткий сон. Она проснулась и, когда поняла, что я смотрю на нее, кинулась меня обнимать. Я не обнял ее в ответ. Ее плечи поднимались во всхлипе и опускались толчками. Поднимались и опускались.
– Боже, Саша, я так волновалась…
Ее плечи все опускались и поднимались. Ее руки сжимали мне шею. Если бы это случилось в ноябре, я бы наверняка разорвался от восторга. Но сейчас… Сейчас мне как будто было плевать.
– Хорошо. Не стоило, – холодно проговорил я.
Надо же, мы поменялись ролями. Кажется примерно то же самое она говорила и мне? «Переключи свое внимание на что-то другое», да, сволочь?
– Перестань, ты делаешь мне больно.
Она отстранилась и уставилась на меня своими голубыми, блестящими от слез глазами. Чья-то рука снова сжала сердце. Я скрипнул зубами, и ее отрубили; все вернулось в равнодушие.
– Саша, прости меня. Прошу тебя, прости.
– За что? За то, что я тебе не нравлюсь? – Я с трудом проговаривал предложения, медленно и по одному слову.
Она опустила голову и закрыла лицо руками.
– Нет. Не за это…
– Тогда за что, Мари? – Я тихо выругался и исправился: – Вернее, Маша.
Она вновь посмотрела на меня.
– Ты нравишься мне.
Я нахмурился и долго молчал, не понимая сути сказанных ею слов. А потом ни с того ни с сего рассмеялся.
– Ты шутишь, да? Ха-ха-ха! Скажи, что ты шутишь! Ха-ха! Это совсем не смешно, слышишь?! – Последнее предложение я прокричал со злостью.
Она молчала. Ее глаза покрывало бельмо огромной тоски.
– Не-е-е-т… – уже тише протянул я, соображая, о чем она говорит. В один момент душевная боль перекрыла всю физическую.
– Понимаешь… В то время, когда твои чувства ко мне росли, я всеми силами боролась с прошлым, пыталась разобраться в себе и в том, что со мной происходит. Ты спас меня в те дни. Наши прогулки вскружили мне голову. Но я всегда сомневаюсь в своих чувствах и потому попыталась убежать от них и от тебя…
Я вспомнил тот момент, когда она просто прекратила общаться со мной на неделю. А я не тревожил ее… Чертов придурок, ей нужно было тогда писать, ее
