— Вы бы лучше переменили перчатки, пока мы не причалили. Мы подъезжаем к Уэстклиффу.
Это показалось Камилле возмутительным: Грейнджер давал указания точно таким же тоном, каким она разговаривала с детьми в семьях, где служила гувернанткой. Кажется, она и была для него ребенком — глупой девчонкой, извозившей свои перчатки и нуждавшейся в присмотре; он не выражал своего отношения более отчетливо только потому, что работал на ее деда. Негодование девушки только усилилось, пока она спускалась вниз и доставала из чемодана новую пару перчаток. Когда Камилла перетащила свой багаж на палубу, Росс Грейнджер уже успел вернуться туда с большим чемоданом, который поставил у ног. Уже был виден док, чуть поодаль — разбросанные вдоль берега дома, несколько в глубине уэстклиффская белая церковь с остроконечной колокольней. На маленькой пристани толпились люди, собравшиеся к прибытию парохода. Ее спутник с интересом рассматривал их.
— Я вижу, вас встречают, — сообщил он. — Вон там стоит ваш кузен Бут Хендрикс и ищет вас взглядом.
— Кузен? — переспросила она. — Ах, мистер Помптон что-то говорил мне о мальчике, усыновленном тетей Гортензией.
— Да, это он. Бут Хендрикс сохранил свое прежнее имя, несмотря на усыновление. Видите того высокого парня в сером котелке?
Камилла внимательно вгляделась в человека, на которого указывал Росс Грейнджер, — смуглого и стройного, с тонким, меланхоличным лицом.
Даже на таком расстоянии было заметно, что он красив. Он напомнил Камилле актера, игравшего Гамлета в театре Гаррика в Нью-Йорке. Но он казался не на месте в Уэстклиффе. Может быть, он, как и Камилла, чувствовал себя аутсайдером. Она ощутила внезапный прилив симпатии к приемному кузену и с открытой душой устремилась к нему навстречу.
Бут Хендрикс шагнул вперед, чтобы поприветствовать Камиллу. Для Росса у него нашелся только небрежный кивок, зато для нее — ласково протянутая рука и сияющая улыбка, в которой сквозило изумление.
— Кузина Камилла! — воскликнул он, и его смуглое лицо просветлело от наплыва теплых чувств. Затем он повернулся к ее спутнику. — Так вы вернулись? Мы решили, что вы успеете только на следующий рейс. Подвезти вас до дома?
Росс Грейнджер покачал головой.
— Спасибо, не надо, — столь же холодно ответил он. Эти двое явно не испытывали друг к другу взаимной симпатии. — У меня есть дело в деревне. А потом я дойду пешком, как обычно. — Он попрощался с Камиллой, дотронувшись до козырька кепи, и затерялся в толпе.
Бут проводил его взглядом.
— Помптон устроил для тебя совместную поездку с Грейнджером? — спросил он.
— Нет, — покачала головой Камилла. — Я встретила его случайно уже на борту. Он не знал, что дедушка заболел.
Ее кузен отмахнулся от мыслей о Грейнджере.
— Это неважно. Важен приятный сюрприз — твое прибытие. Хотя должен предупредить: твой приезд вызовет шок у некоторых членов семейства. Моя мама заявила, что история повторяется. Полагаю, тебе известно, как ты похожа на свою мать?
Откровенное восхищение, читавшееся в его глазах, показалось Камилле особенно лестным и утешительным после колких замечаний и нескрываемо критического отношения к ней Росса Грейнджера.
— Я рада, что похожа на нее, — доверительно призналась она.
Бут окликнул кучера, тот приложил руку к козырьку, и экипаж, поджидавший их на узкой немощеной дороге, подъехал поближе. Бут подал наверх чемодан, помог Камилле взобраться на подножку, затем расположился на сиденье рядом с ней. Кучер прищелкнул поводьями, и они тронулись с места, двигаясь по главной улице деревни.
— Мы теперь экономим на всем и не держим собственных лошадей. — Бут проговорил это легкомысленным тоном, но в его голосе слышалась затаенная боль. — В Уэстклиффе небогатый выбор наемных экипажей. Боюсь, мы покажемся тебе во многих отношениях провинциальными и неуклюжими. У этой деревни мало общего с тем веселым городом, откуда ты приехала.
— Я вела там не особенно веселую жизнь, — заметила она. — И очень волнуюсь: ведь мне предстоит увидеть дом, в котором выросла моя мать. Как здоровье дедушки?
Бут Хендрикс пожал плечами.
— Моего присутствия у его постели не потребовалось. Думаю, он выживет. Что удивительно, принимая во внимание его возраст. Твой приезд пойдет ему на пользу.
— Надеюсь на это, — сказала Камилла. Ей хотелось выразить словами хотя бы частичку охватившего ее радостного возбуждения, и она, немного робея, добавила. — Два дня назад я и не мечтала о приезде сюда. Я выросла с таким чувством, словно у меня не было настоящей семьи. Но теперь сгораю от нетерпения в ожидании того момента, когда увижусь с дедушкой и тетями. Хочу задать тысячу вопросов и…
Сидевший с ней рядом Бут мягко накрыл ее руку своей, жестом прерывая ее на полуслове.
— Мне понятны твои чувства. Но, может быть, небольшое предостережение будет в данном случае нелишним. Грозовую Обитель нельзя назвать счастливым домом. Это место, где не рекомендуется задавать слишком много вопросов. Именно поэтому все мы несколько обеспокоены твоим приездом. Моя мать и тетя Летти не желают, чтобы горести прежних дней всплыли на поверхность: они считают, что не следует бередить старые раны. В их жизни и так было немало страданий. Осмелюсь дать всего лишь один совет, кузина: не горячись. Не задавай слишком много вопросов… по крайней мере, на первых порах.
Камилла чувствовала себя несколько подавленной, но могла только кивать в знак согласия. Затем она стала молча смотреть на дорогу, и ее снова охватило смутное беспокойство, усиливавшееся по мере приближения к дому.
Слева от них тянулся берег реки, справа возвышались поросшие лесом холмы, впереди вонзалась в небо тупая каменистая вершина Грозовой горы, но дом у ее подножия скрывался за густыми деревьями. В этот холодный апрельский день казалось, что весна еще далеко, почки на ветвях едва набухли.
Дорога отклонилась от берега, огибая частные владения вокруг Голубых Буков; крыша мансарды особняка виднелась в просветах между деревьями. Теперь дорога шла в гору, лошадь замедлила шаг, конская упряжь поскрипывала от натяжения. Показалась живая неподстриженная изгородь из бирючины; голые метлы ее ветвей достигли непомерной высоты, надежно прикрывая собственность Джаддов. Снова пошел дождь.
— Сейчас мы проезжаем мимо дома, хотя его отсюда не видно, — сообщил кузине Бут. — Подъездная дорога подведена с южной стороны.
Скоро экипаж поравнялся с просветом в живой изгороди и остановился перед некогда красивыми железными воротами, за которыми открылась широкая подъездная дорога. Кучер спрыгнул на землю и открыл ворота, которые уже давно пора было заново покрасить в черный цвет. С обеих сторон на каменных столбах сидели угрюмые львы. У одного был отбит кончик хвоста, второй лишился обоих ушей. Сразу за воротами располагалась большая конюшня, ныне заброшенная, с пустыми стойлами.
