Очень трудно было заставить себя встать. Щеки горели, голова была мутная. Я с обидой подумала, что Женя даже не догадался, что мне нездровится. Раньше было по-другому. Конечно, я могла сколько угодно упрекать его в эгоизме, но когда я чем-то болела, он ухаживал за мной, как родная мать. Измерял температуру, бегал в аптеку, по первому требованию приносил в постель горячий чай, таблетки… И даже читал мне вслух, если я просила. Я, надо сказать, ухаживала за ним куда хуже. Наверное, мне просто не верилось, что ему может быть плохо, – он даже при температуре выглядел бодрым и здоровым. Женя очень на меня обижался.
Я умылась, заглянула в холодильник. Отметила, что там появились какие-то продукты. Значит, вчера, заселяясь сюда, он еще успел сходить в магазин. Мое мороженое, конечно, уже отправилось в мусорное ведро. Для меня был оставлен один бутерброд с колбасой и уже застывшим расплавленным сыром, заботливо прикрытый бумажной салфеточкой. Я его съела, не ощутив никакого вкуса. И никакой благодарности.
– На кухонном столе аккуратной стопкой лежали письма, которые я читала… Когда же? Уже позавчера. Письма радиослушателей. Думаю, за завтраком Женя просмотрел их и позабавился. «Ну вот и наступил двадцать первый век…»
«Ну вот и наступила прежняя нормальная жизнь», – могла сказать я. По крайней мере, по видимости нормальная. Как всегда, Женя спозаранку ушел на работу. Правда, на другую, но какая разница! Я осталась дома. Могу заняться чем угодно: послушать музыку, включить радио, попробовать помыть посуду. Все как прежде, даже работы у меня больше нет. Если меня не уволят с радио после такого-то финта, это будет чудо. Я вяло подумала, что надо бы туда позвонить. Объяснить, что я в самом деле заболела. Может, у них найдется желающий отвезти мне письма на дом? Тогда я могла бы читать их, лежа в постели.
Но звонить никуда не хотелось. Моя новая работа мне разонравилась. Все, чего добиваешься слишком долго, быстро теряет свою ценность. Этот вывод я сделала сегодня ночью, выслушав предложение руки и сердца. Оно не доставило мне никакой радости. Я была почти уверена, что сегодня отвечу «нет». В крайнем случае предложу Жене жить по-прежнему – не оформляя отношений.
Ближе к полудню он позвонил. Женя беспокоился обо мне, спрашивал, как я себя чувствую.
– Так ты все-таки заметил, что я больна?
– Конечно, – ответил он. – Это что, серьезно?
Я ответила, что чувствую себя неважно, но ничего страшного нет. Таблетки в аптечке еще имеются, как-нибудь перебьюсь.
– Я постараюсь вернуться пораньше, – заявил Женя. – Как только освобожусь. – И намного тише добавил:
– Знаешь, Елены сегодня нет. Кажется, она перетрусила…
В его голосе зазвучало, плохо скрываемое торжество. Я не выдержала:
– Слушай, это ведь ты взял трубку, когда Роман за мной погнался?
– Трубку?
– Ну да! Когда вы отперли дверь, как раз звонил телефон.
– Что-то не припомню, – безмятежно ответил он. – Ну ладно, я вообще не хочу об этом вспоминать! Задала ты нам жару в ту ночь! Кстати… Тот мужик с пятого этажа… – Он сделал паузу и с насмешкой спросил:
– Он к тебе не приставал?
Я засмеялась:
– Нет. Он только меня спрятал. Кстати, он уверен, что вы хотели меня убить.
Женя тоже засмеялся, как будто это была бог весть какая смешная шутка. Сказал, что целует меня, попросил лежать в постели и положил трубку.
Потом звонила мама. Она не очень удивилась, застав меня дома. Говорила так, будто ничего необычного тут не было. Вскользь упомянула о том, что собирается навестить нас. Я даже подумала, что Женя намекнул ей на серьезность своих намерений, рассказал о том, что хочет на мне жениться. И спросила ее об этом.
Мама очень обрадовалась;
– Ну, тогда давай начистоту! Я никогда не имела ничего против Жени! Мне только не нравилось, что вы запустили свои отношения… Если уж люди живут вместе два года, пора подумать о свадьбе.
– А может, пора разойтись? – спросила я.
Мама сказала, что цинизм мне не идет. И что во всяком случае после ЗАГСа мы станем серьезнее относиться друг к другу. И даже открыла мне «страшную» тайну – оказывается, они с моим отцом тоже прожили какое-то время не регистрируясь.
– Тогда на это смотрели иначе, чем теперь, – сказала мама. – И я очень страдала. Конечно, я и за тебя переживала. И очень рада, что у вас все уладилось. Ты молодец!
Я была поражена; когда мама призналась, что мой уход из дома она восприняла как попытку сдвинуть наши отношения с мертвой точки.
– Иногда мужчине полезно дать понять, что он не единственный на свете, – заметила она. Папы, конечно, дома не было, она бы при нем так не говорила. – Женя забеспокоился, и вот пожалуйста – сделал предложение. Мы приедем вечером, не возражаешь?
Я попыталась отговориться, сказала, что больна, и этим окончательно убедила ее, что нужно приехать. Кладя трубку, я в ужасе подумала, что мне придется-таки сделать выбор. Причем при родителях… Что же я скажу? Неужели нужно согласиться?
Я думала, что у меня еще будет время, чтобы спокойно подумать. Несколько часов, по крайней мере. Однако вышло иначе.
Когда позвонили в дверь, я лежала в постели и равнодушно слушала собственную радиостанцию. Новости политики, спорт, погоду… Сперва я решила, что это вернулся Женя – ему удалось освободиться пораньше. Но потом сообразила, что у него есть собственные ключи. Он знает, что я болею, так что звонить не будет. Это могла быть мама… Но так рано?
Я с трудом встала, закуталась в халат и пошла открывать. Взглянув в глазок, я увидела там… Ксению. Та как раз подняла руку, чтобы позвонить еще раз.
– Как, это ты? – Я открыла дверь и впустила ее. – Вот не ждала…
Она вошла не поздоровавшись и сразу спросила:
– Ты одна? Никого больше нет?
– Одна, а что случилось?
Ксения отмахнулась и, усевшись на табурет в углу, неожиданно заплакала. Я стояла над ней, тупо смотрела и не знала, что теперь делать. Это выглядело как-то театрально, надуманно…
– Это какой-то кошмар! Ужас! – всхлипывала Ксения, вытирая щеки обеими руками. – Ну почему они во всем обвиняют меня!
– Кто, кто? – Я наклонилась и тронула ее за плечо. – Что случилось? Тебе что, опять угрожали?!
Она помотала головой:
– Нет, теперь другое… Тот тип больше не приходил, теперь кое-что похуже!
– Еще хуже?!
Она кивнула и снова принялась всхлипывать. Перемежая слова рыданиями, она пожаловалась, что не знает, к кому обратиться. Все против нее! А чем она виновата? Мне с трудом удалось отвести ее в комнату и усадить на диван. Ксения решительно отказалась от воды и продолжала вытирать слезы. Мне по-прежнему казалось, что она ломает какую-то плохо поставленную комедию.
