Форрестер замялся, не зная, какой вариант сулит больший риск.
— Прекрасно, — ответил он наконец. — Вы поедете со мной, — Разве вам не полагается связаться с кем-нибудь?
Я хочу сказать, если мой отец попал в беду… — заговорила Джейм.
Форрестер покачал головой:
— Мы ни с кем не можем связываться.
— Но почему?..
— Потому что не знаем, кто допустил утечку сведений, — веско произнес Форрестер. — Отныне мы никому ничего не можем рассказывать.
— Это безумие! — вспылил Николас. — Ты думаешь, в Ливию так же легко въехать, как в соседний город? Ты хотя бы догадываешься, какая сложная там обстановка?
Джейм вперила в него сердитый взгляд.
— Да! Догадываюсь! — выпалила она в ответ. — Я, знаешь ли, иногда почитываю газеты!
— Значит, ты не ставишь свою жизнь ни в грош! — запальчиво произнес Николас. — Может быть, у тебя мания смерти?
Джейм порывисто обернулась и посмотрела ему в лицо.
— Куда девались любовь и взаимопонимание? — спросила она. — Неужели ты забыл о своем обещании любой ценой помочь мне в поисках?
— Я предпочел бы видеть тебя живой — если, конечно, ты не возражаешь!
— Сейчас в Ливии живет немало американцев, — заметила Джейм.
— Они находятся там вопреки указаниям Госдепартамента, — возразил Николас. — И не забывай: тебе будет не так-то легко смешаться с толпой ливийцев!
Джейм наградила его убийственным взглядом.
— Кем ты себя возомнил? Кто ты такой? Мой хозяин?
— Еще чего не хватало! — гневно воскликнул Николае. — Я просто безмозглый идиот, которого угораздило в тебя влюбиться!
Джейм секунду молча смотрела на него.
— Извини, — негромко сказала она. — Я не хотела тебя обидеть. Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня, беспокоишься обо мне. Но я должна найти своего отца, должна увидеться с ним, поговорить. Даже если это будет наша последняя встреча.
Николас обнял ее.
— Понимаю, — ответил он, гладя Джейм по голове. — Во всяком случае, пытаюсь понять. Я не могу смириться с мыслью о том, что ты делаешь из себя подсадную утку в тире Каддафи. — Он поцеловал ее в лоб. — Господи, ведь твоя затея — то же самое, что войти в воду, зная о кишащих там акулах!
Джейм прильнула к нему.
— Честно говоря, я и сама боюсь, — призналась она. — Я боюсь с той самой минуты, когда приступила к поискам. Каждое утро, просыпаясь, я спрашиваю себя: стоит ли заниматься тем, что я делаю? И, как бы я ни сопротивлялась, ответ всегда получается один — да, стоит. Я хочу — нет, должна — сделать это ради самой себя.
— В таком случае нам пора укладывать вещи, — сказал Николас, на мгновение задержав ее в объятиях.
— Нам? — спросила Джейм, подняв на него глаза.
Николас заставил себя улыбнуться.
— Я ни за что не отпущу тебя одну.
Двадцать четвертого марта, в тот самый день, когда Джейм, Николас и Джек Форрестер покинули Париж, американская армада, состоявшая из тридцати военных кораблей и двух сотен самолетов, пересекла «линию смерти» и начала маневры в заливе Сидра. Как и следовало ожидать, Каддафи выполнил свое обещание открывать огонь по любому иностранному воздушному или морскому судну, нарушившему указанную линию, и пустил в ход ливийские ракеты «земля — воздух» советского производства. Вооруженное противостояние длилось менее двадцати четырех часов, в течение которых американцы потопили два ливийских пограничных катера, серьезно повредили еще три и разбомбили радарный пост, находившийся на суше.
Трое путешественников дожидались окончания конфликта по ту сторону ливийской границы с Алжиром.
Форрестер укрыл спутников в маленьком отеле неподалеку от приграничного города Эджеле и, невзирая на нетерпение Джейм, настоял, чтобы они оставались там до прекращения военных маневров.
— Сейчас они готовы без предупреждения стрелять во всякого, кто похож на американца, — сказал он, — а вам вряд ли удастся сойти за арабку.
— Это еще неизвестно, — с вызовом отозвалась Джейм.
— Что ты задумала на сей раз? — подозрительно осведомился Николас, когда они остались в своей комнате вдвоем.
Джейм лишь улыбнулась:
— Вот увидишь.
Спускаясь к ужину, они встретили Форрестера, который не сумел скрыть своего изумления при виде Джейм. Она надела длинное свободное хлопчатобумажное платье, какие носят арабские женщины Северной Африки: белое поле, расписанное бледно-коричневым и зеленым. Ее рыжие волосы целиком прятались под большим прямоугольным куском материи, повязанным на голове. Глаза Джейм были подведены сурьмой, на ногах были бабуши — остроносые кожаные сандалии.
— Откровенно говоря, я бы не узнал вас, не будь рядом Кенделла, — сказал Форрестер с явным одобрением в голосе.
Николас вопросительно посмотрел на него.
— У меня здесь свой человек, — продолжал Форрестер. — Он раздобудет одежду и припасы и проведет нас через границу в Триполи — это в пятистах километрах отсюда. Чем больше мы будем походить на местных жителей, тем безопаснее будет дорога.
— Тогда я всецело «за», — торопливо ввернул Николае.
Ресторан отеля выглядел так, словно сошел с экрана фильма о Ближнем Востоке: маленькие столики, теснящиеся друг к другу в продымленном помещении; под потолком, поскрипывая, медленно вращаются лопасти вентиляторов. За столиками, беседуя по-арабски и по-французски, сидели мужчины в традиционных джеллабах — свободных рубахах из белого в полоску хлопчатобумажного полотна. Некоторые носили тюрбаны, точно такие, какими были увенчаны головы Николаев и Форрестера. В углу комнаты трое нечесаных, небритых арабов в оливковой военной форме, с кинжалами в застегнутых кожаных ножнах, приглушенными голосами разговаривали с четвертым мужчиной, гражданским. Поглядев на него, Джейм поняла, что он нервничает ничуть не меньше, чем она сама.
Они уселись за столик в противоположном углу помещения. Тут же подбежал официант, и Форрестер на беглом арабском заказал ужин.
— Какие напитки вам принести?» — спросил он, переводя вопрос официанта.
— Двойной виски, — хмуро произнесла Джейм.
Николас незаметно толкнул ее локтем.
— Спиртное здесь под запретом, — шепнул он.
— Принесите всем мятный чай, — сказал официанту Форрестер.
Молодой человек кивнул.
— Шукран, — отозвался он. — Благодарю вас. — И удалился на кухню, унося листок с заказом.
— С этой минуты все разговоры буду вести только я, — сказал Форрестер после ухода официанта. — Чтобы не вызвать подозрений, мы должны говорить на местном языке.
Николас забеспокоился:
— Значит, нам придется изображать глухонемых?
