– Значит, ей было…
– Шестнадцать. Уже тогда она была хороша, как картинка.
– Но она была совсем еще ребенком, – нахмурившись, возразил Рубен.
– Не думаю, что Грейс когда-либо можно было назвать ребенком. Особенно с учетом того, как ее растили.
– А как ее растили?
– Плохо. – Генри тоже нахмурился в ответ. – Страшно даже подумать, что с ней могло статься, если бы я не подобрал ее вовремя.
Рубен тоже раскурил сигару.
– А вам не кажется, что вы для нее староваты. спросил он напрямую.
– Староват? Конечно, нет! Мы с ней дополняем друг друга – моя мудрость и ее свежесть, мой опыт и ее кураж, мое…
– Я понял.
Рубен так низко съехал на сиденье, что край кресла врезался ему в поясницу.
– Ну вы сдаете или как?
Время шло, а Рубен никак не мог собраться с силами, чтобы встать и сделать что-нибудь полезное. Что, например? Ему пришло в голову, что единственным полезным делом было бы одно: собрать вещи и уехать. Он и так задержался здесь слишком надолго. Однако день, проведенный с Генри, все-таки не прошел впустую. Теперь он сможет попрощаться с Грейс без гнева и обиды, испытывая лишь сожаление и печаль. Она привязана к Генри, и в этом нет ее вины. Если кто-то в чем-то и виноват, то только сам Рубен. Просто у нее была щедрая, привязчивая, широкая душа, а он принял дружбу, предложенную от чистого сердца, за нечто большее.
К тому же его сбила с толку та незабываемая ночь в «Баньон-Армз». Грейс была наделена бурным темпераментом, пылкой, непосредственной страстностью, столь редкой у женщин, а он и в этом усмотрел Бог знает что. Размечтался о кренделях небесных. Из всей этой прискорбной неразберихи можно было извлечь только одно утешение: он так и не признался ей в своих чувствах. Сохранил если не сердце, то хотя бы гордость. И теперь сможет попрощаться с высоко поднятой головой. Чертовски слабое утешение.
– А вот и ты, Грейс! Заходи, сыграй с нами! – воскликнул Генри.
Это прозвучало так неожиданно, что Рубен едва не выронил колоду, которую тасовал в эту минуту.
– Ты где пропадала целый день?
Она остановилась в дверях. Вид у нее был как у лисички, попавшей в капкан: похоже, она намеревалась прошмыгнуть незамеченной мимо дверей гостиной.
– Занималась делами.
Даже со своего места Рубен видел, что глаза у нее заплаканные. Сердце у него больно сжалось.
– Ну что ж, заходи! – прогремел Генри. – Заходи, нет у тебя никаких дел.
– Я собиралась помочь Ай-Ю с ужином. – Она явно колебалась, тянула время.
– Он и сам справится. Иди к нам, мы никогда не пробовали флинч втроем.
Грейс хотела отказаться. Увидев это, Рубен встал.
– Не хочешь к нам присоединиться? – вежливо спросил он, подтянув к столу третий стул. – Мы с Генри были бы рады.
Целую минуту она напряженно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, в каком он настроении на этот раз. Ему хотелось внушить ей: «Не тревожься, ты в безопасности». Ее несчастный вид, заплаканное лицо отбили у него всякую охоту ссориться. Впрочем, он вообще не хотел причинять ей боль. Это не входило в его намерения, даже когда он был в ярости.
Грейс все еще колебалась, не зная, стоит ли соглашаться. Вот и Генри взглянул на нее с недоумением. Нет, ей вовсе не хотелось привлекать его внимание к своей ссоре с Рубеном. А сам Рубен… один черт знает, что у него на уме. Ей показалось, что вид у него грустный, но это было просто нелепо! Разве Рубен умеет грустить? Вид у него был такой, как будто он что-то потерял и уже не надеялся найти.
– Грейс? – спросил он тихо, с робкой надеждой в голосе.
Она в растерянности пожала плечами и вошла в комнату.
Они играли во флинч, и вскоре она догадалась, что оба передергивают. Царившее за карточным столом настроение ее удивило: ей казалось, что мужчины друг друга недолюбливают, но сейчас от былой неприязни не осталось и следа. Они весело болтали, обмениваясь шутками и перебивая друг друга. Когда-то Грейс надеялась, что они станут друзьями, теперь же ей было все равно. От их веселости у нее все стыло внутри.
– Флинч, – объявил Рубен, сделав всего два хода в третьей партии.
Генри перевернул сброшенные им карты.
– Эту двойку вы накололи, – заметил он с восхищением, разглядывая ее на свет.
Грейс твердо решила присоединиться ко всеобщему веселью даже ценой собственной жизни.
– Я могу принести новую колоду, – сказала она со смешком, – но толку от этого не будет. Через десять минут вы ее отделаете, как Бог черепаху.
Генри самодовольно выпятил грудь.
– Кто бы говорил! – воскликнул он с деланным возмущением. – Это я обучил ее всему, что она знает.
– Да неужели? – усмехнулся Рубен.
– Уверяю вас. Вы же видели ее в деле? Правда, она бесподобна?
– Совершенно бесподобна.
Рубен послал ей улыбку, но она отвернулась.
– Ты рассказала ему, как тебе удалось убедить половину населения Сан-Франциско, что ты дочь Эндрю Карнеги?[44] – спросил Генри, похлопав ее по руке.
– Нет.
– Это была чистая работа, – похвастался распираемый гордостью Генри. – Мы выжали их досуха. Вы даже не представляете, какие крупные ссуды она получила по долговым распискам с подложными подписями! Скормила гусям векселя под двадцать процентов прибыли и первым вкладчикам все выплатила до цента, чтобы они вернулись и дали ей еще больше. Она…
– Флинч! – громко объявила Грейс, бросив карты на стол. – Лучше расскажи ему, как ты изобрел поезд.
Она с вызовом посмотрела прямо в глаза Рубену.
– Локомотив делал милю в минуту и работал на воде.
Генри сгреб карты и начал их тасовать. – Да, это было здорово, – мечтательно протянул он. – Я назвал его «Серебряной молнией». Акции разошлись, как горячие пирожки. По десятке за штуку. Я представил чертежи, фотографии, объяснил им, что двигателем является «вибрационный генератор с гидропневматическим пульсирующим вакуумным приводом».
Рубен засмеялся вместе с ним. Грейс откинулась на спинку стула и облегченно вздохнула, когда разговор перешел на мошеннические проделки Генри, в которых она сама не принимала непосредственного участия. Она рассеянно прислушивалась одним ухом к хвастливым рассказам Генри о его бурной молодости, когда он продавал коллекционерам поддельные смертные приговоры салемским колдуньям[45], сбывал сомнительные лотерейные билеты, фальшивые драгоценности, несуществующие земельные участки, липовые акции и облигации, а также свою долю в сказочном наследстве за небольшой предварительный гонорар. Разговор принял философский оборот, когда мужчины заспорили о том, какая именно из человеческих слабостей приносит больше пользы мастерам игры на доверии: жадность или тщеславие.
