– Кукушка, что подкладывает яйца в чужие гнезда, не должна…
– Замолчи! – взорвалась Грейс. – Слышать ничего не хочу!
Он отвесил ей низкий, издевательски почтительный поклон и передал поднос с кофейным прибором для Генри и Рубена. Мужчины расположились в гостиной, читая газету, которую любезно захватила с собой из города миссис Уотерс.
Оказалось, что это правда лишь наполовину. Генри действительно читал газету, а Рубен кружил по комнате из угла в угол. Он был похож на крупного хищника, запертого в зверинце: беспокойный, мечущийся, готовый перепрыгнуть через ограду. Грейс с опаской поднесла ему чашку кофе и остановилась на расстоянии вытянутой руки, боясь подойти поближе.
– Ты не хочешь пойти прогуляться со мной, Грейс? – спросил он, напряженно улыбаясь.
– Нет.
Что теперь? Они что, все сговорились свести ее с ума?
– А почему бы тебе не прогуляться, Грейс? – спросил Генри, не поднимая головы. – Свежий воздух пойдет тебе на пользу. Сегодня полнолуние, так славно…
– Потому что я не хочу!
Он поднял голову, удивленный ее резким тоном.
– Я… просто… у меня голова болит, – неуклюже объяснила Грейс. – Извините, у меня еще полно дел.
Она выскочила за дверь и опять спустилась вниз, чтобы отчистить жаровню, которую только что сама велела Ай-Ю замочить и оставить в воде на ночь.
Она глазам своим не поверила, когда Рубен последовал за ней. Ей показалось, что шаги на лестнице принадлежат Ай-Ю, но тихий робкий голос в дверях сказал: «Привет», и она, обернувшись, убедилась, что это Рубен.
– О Боже, – простонала Грейс, отступая в сторону.
– Погоди, Грейс. Ты что, боишься меня? Это ее доконало. Руки до локтей у нее были в мыльной пене, но она подбоченилась, прислонившись спиной к шкафчику со специями, и приготовилась к бою.
– Боюсь тебя? Боюсь тебя? Ах ты, жалкий… Я хочу от тебя только одного, Рубен Джонс: чтобы ты убрался подальше и оставил меня в покое!
Он подошел ближе.
– Нет! Не смей! Я этого больше не вынесу! Слышишь, не смей ко мне прикасаться, ты…
– Грейс…
– Прекрати, я говорю серьезно. Если ты думаешь, что можно морочить мне голову всякими нежностями и поцелуями, а потом заявлять, что у меня нет совести…
– Это было до того…
– У меня есть совесть! И она мне говорит, что надо держаться подальше от таких, как ты!
– Послушай. Ты можешь минутку помолчать и выслушать?
– Нет, не могу. Ты не такой, как я думала…
– Знаю, я вел себя…
– …и я не стану терпеть такого обращения, Рубен.
Это несправедливо, и я этого не заслужила. Я всегда была с тобой откровенна…
– Гусси…
– Не смей меня так называть! Если ты считаешь, что между нами все кончено потому, что… позабавился со мной, и с тебя этого довольно, или потому, что ты больше не можешь меня использовать…
– Что за черт?
– …чтобы раздобыть денег, то честнее было бы просто уехать, а не торчать тут и не мучить меня.
Она схватила протянутый им платок и вытерла глаза.
– Зачем ты ко мне пристаешь?
– Ш-ш-ш.
– Я никогда не плачу, – всхлипнула она в отчаянии. – Если бы ты уехал, мне бы и не пришлось.
Он легонько обнял ее и принялся осторожно поглаживать ей плечи. Запросто можно было вырваться, но Грейс не стала этого делать. Несмотря ни на что, его близость успокаивала ее.
– Ты уже все сказала?
Она испустила судорожный вздох.
– Вроде бы да.
– Значит, теперь я могу говорить? Она яростно уставилась на него сквозь слипшиеся от слез ресницы.
– А кто тебе мешает?
Рубен открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом снова закрыл. Только что его так и распирало от желания заговорить, однако он вдруг смутился и как будто растерялся.
– Знаю, в последние дни тебе было трудно со мной, но на то есть причина…
– Трудно? Ты так это называешь?
– Ну… я вел себя… несколько… как…
– Как последний засранец, верно?
Грейс скорчила рожицу и прикрыла губы рукой.
– Придется вымыть рот мылом[46], – добавила она с горечью.
– Я хочу объяснить, почему я был не в духе…
– Не в духе?
– Ладно! Ладно! С тех пор как я здесь, я вел себя как ослиная задница! Устраивает тебя такой вариант?
– Ну, для начала это уже кое-что, – удовлетворенно кивнула Грейс. – Теперь послушаем почему.
– Дело в том, что я… м-м-м…
– Да?
Он пробормотал в ответ нечто невразумительное, позвучавшее как «р…вал».
Грейс решила, что ослышалась.
– Прошу прощения? Что ты делал?
Его щеки приняли тускловато-бронзовый оттенок, он не смел поднять на нее глаз.
– Ревновал? – догадалась она, не веря своим ушам.
– Угу.
– Ревновал?
– Я же сказал!
– Прости: кого к кому?
– Тебя к Генри.
Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Потом из ее груди вырвался смех – неудержимый звонкий смех, заставивший его покраснеть еще сильнее. Она прижала руку к бурно колотящемуся сердцу.
– Ты ревновал к Генри? Меня к Генри? О, Рубен! Рубен с досадой поморщился.
– Черт побери, Грейс, ты же мне сказала, что он твой муж, а потом, что он твой любовник…
– Ничего подобного! Я никогда не говорила, что он мой любовник!
– Черта С два! Ты сказала, что живешь с ним…
– Я действительно с ним живу! Он мой дядя.
– Твой дядя?
– Ну… кровного родства между нами нет… –Ха!
– Ха? Что это должно означать?
Его хмурое лицо внезапно прояснилось.
– Ничего. Это ровным счетом ничего не значит. Рубен крепко обнял ее, оторвал от пола и закружил по кухне. Грейс почувствовала, что его переполняет та же радость, что и ее самое.
– Ты ревновал, прошептала она, как будто все еще не веря и покрывая его губы мелкими, легкими, нежными поцелуйчиками от щеки до щеки. – Должно быть, ты от меня без ума.
– Да, должно быть, я сошел с ума.
Вид у него был серьезный. Грейс уже решила, что стоит обидеться, но он снова подхватил ее и смял ее рот грубым, страстным, безумным поцелуем. Ее разум стал легче воздуха и куда-то улетучился, тело едва не последовало за ним, только крепкие руки Рубена, как якорь, удержали ее на земле. «Он ревновал, – лихорадочно повторяла она про себя, – Боже милостивый, он ревновал!» Грейс могла бы смело утверждать, что настал самый прекрасный миг ее жизни.
– О Господи, как от тебя хорошо пахнет. – Он потерся носом у нее за ухом. – Ты не представляешь, как сильно мне тебя не хватало, Гусси.
Ее сердце замерло на два такта.
– Мне тоже тебя не хватало. О, Рубен, это было просто ужасно. Я не могла понять, за что ты так зол на меня.
– Прости, я все перепутал. Но я твердо решил, что не стану делить тебя с каким-то стариком.
– Генри вовсе не старик.
