Он зарычал и налег на дверь всей своей тяжестью. Раздался треск и скрежет металла. Дверь подалась, но всего лишь на пару сантиметров. Цепь удерживала ее на месте, и Нили с облегчением убедилась, что насильник не сможет ее порвать.
Он выпрямился и какое-то время стоял, глядя на Нили. А потом улыбнулся жуткой улыбкой, от которой по спине Нили побежали мурашки.
– Ага! У меня есть ключ.
Продолжая улыбаться, он полез в карман, вынул маленький серебристый ключ и позвенел им так, чтобы могла видеть Нили. Потом шагнул вперед, просунул руку сквозь прутья и начал искать в темноте браслет и скважину для
ключа.
– Помогите! Помогите! – закричала Нили, вновь в отчаянии глядя на Али. Тот по-прежнему не двигался, и она испугалась, что Али умер.
– Никто тебя не услышит, – сказал похититель. Она должна была остановить его, не дать отпереть цепь.
Нили быстро обвела глазами комнату, ища что-нибудь, что угодно, чем можно было бы воспользоваться как оружием, чтобы заставить его отойти. Она будет сражаться за свою жизнь.
Рядом с кроватью лежали ее ковбойские ботинки.
Ботинок – плохое оружие, но другого у нее не было.
Нили сломя голову бросилась к ботинку, схватила его, повернулась и увидела, что ключ вошел в замок.
– Нет! – крикнула она. Нили метнулась к двери и подняла ботинок над головой. Потом резко выдохнула от страха и напряжения и, держа ботинок за носок, изо всех сил ударила похитителя каблуком по руке. Раздался звук, с которым тыква разбивается о мостовую.
– Уй! Сука! Сука! – завопил он, отдернул руку, отшатнулся, и маленький серебристый ключ с тихим звоном упал на пол.
По ту сторону двери, где стояла Нили.
Она нырнула, упала на живот и схватила ключ за секунду до того, как сквозь прутья просунулась рука похитителя. Нили стремительно отползла задом, как краб, и остановилась только тогда, когда наткнулась на неподвижное тело Али.
– Отдай! – Похититель поднялся на ноги. Толстый, огромный мужчина злобно смотрел на нее сквозь прутья.
Ее нога ткнулась во что-то мокрое.
Нили опустила глаза и с ужасом поняла, что стоит на четвереньках в луже крови. Крови Али.
Любовь. Именно это слово вертелось в мозгу Джо, когда он лежал на спине, подложив руки под голову, и следил за тем, как в спальню пробирается рассвет. С какой-то расположенной по соседству фермы донесся крик петуха. Проснулись птицы; их утренний щебет был для Джо привычен. Шины пикапчика почтальона прошуршали по гравию точно по расписанию.
Алекс спала рядом, уютно прильнув к его боку. Они вышли из дома Кари около двух часов ночи и приехали сюда. Дженни ночевала у подруги; Джош, Али и Нили проводили ночь в школе. Алекс не было нужды возвращаться к себе.
Поэтому остаток ночи она провела в его постели. В результате Джо спал не больше часа.
И влюбился.
Произошло то, чего он боялся больше всего: он без памяти влюбился в принцессу Алекс.
Но ничуть не жалел об этом.
Он приподнялся, оперся на локоть и посмотрел ей в лицо. Веки Алекс были опущены, губы слегка приоткрыты. Светлые волосы облаком распушились по подушке. Плечи укрывало стеганое одеяло, утаивая от взора все остальное, но это не имело значения. У него будет много времени, чтобы насмотреться досыта.
Потому что он не отпустит эту женщину.
Алекс пошевелилась во сне и что-то пробормотала. Она спала беспокойно даже тогда, когда принимала снотворное. Он знал это, потому что тогда по «уоки-токи» слышал, как Алекс бродит по дому каждую ночь. Вверх, вниз, вокруг спальни, в любое время. Джо хотел предложить ей заменить таблетки хорошей ночной физзарядкой.
При мысли об этой «физзарядке» Джо улыбнулся, наклонил голову и нежно поцеловал Алекс в губы.
– Джо? – сонно пробормотала Алекс, приоткрыла один глаз и посмотрела на него.
– Мне нужно проверить лошадей, – улыбаясь, сказал он. – Еще только шесть часов.
Она что-то пробормотала и закрыла глаза. Джо не успел встать, а Алекс уже снова уснула.
Продолжая улыбаться, Джо оделся и вышел во двор. Он проведал лошадей, а потом через поле зашагал к дому отца. Было начало восьмого, слишком рано, чтобы будить человека, который наверняка будет мучиться похмельем, но пусть отец пеняет сам на себя. Вчерашний вечер стал той соломинкой, которая ломает спину верблюда; с пьянством Кари нужно было что-то делать.
И с Али тоже. Али. Сын, о котором Джо думал, что знает его как самого себя. Видимо, напрасно.
Разочарование в сыне, которого он любил больше жизни, ранило сильнее, чем можно было себе представить.
Теперь он будет думать о своем ребенке по-другому.
Джо достал ключ, вошел в дом отца и сразу отправился на кухню варить кофе. Для себя. Отцу нужно будет что-нибудь покрепче: это мерзкое пойло. Скривив рот, Джо вынул из бара бутылку «Дикого индюка» и щедро плеснул в стакан. Он хорошо знал дозу, которая поможет отцу превратиться из трясущейся старой развалины в относительно разумное человеческое существо; он изучил этот противопохмельный ритуал с детства.
Джо взял стакан и пошел в отцовскую спальню.
– Эй, папа!
В комнате так разило перегаром, что на мгновение Джо застыл в дверях. Потом он пришел в себя, поставил стакан на тумбочку, подошел к широкому окну и раздвинул шторы. В комнату ворвался свет. Джо открыл окно, чтобы немного проветрить. Иначе здесь можно было задохнуться.
– Эй, папа! Проснись!
Сев на край кровати, он потряс Кари за плечо – не грубо, но и не слишком бережно. Накануне Джо раздел его до трусов. Отец лежал на животе, открыв рот, и храпел так, что дрожали стекла.
– Папа!
– Что, Джо? Что? – Кари приоткрыл глаза. Увидев сына, он быстро замигал, затем опустил веки и простонал:
– Голова… Кто открыл эти чертовы шторы?
– Я. Проснись, папа. Нам нужно поговорить.
– Какого черта, сын? Кто-нибудь умер? – Кари снова застонал и перевернулся на спину. Как и сам Джо, он был очень волосат, но волосы на груди Кари были такими же седыми, как и на голове. Джо заметил и другие приметы старости. Жилистую, как у индюка, шею, отвисшую кожу. Хотя Джо злился на отца, эти признаки увядания опечалили его.
Он всегда любил старого буяна.
– Сядь и выпей. – Его голос звучал чуть менее резко, чем обычно.
– Ты принес мне лекарство?
– Да.
«Папиным лекарством» они издавна называли порцию спиртного, которую Кари неизменно требовал по утрам после вечернего возлияния. Этот эвфемизм вызвал у Джо болезненные воспоминания о детстве. Он помрачнел.
