— Да, честно говоря, после всего увиденного чувствую себя неахти: не ожидала, что ты их еще и фотографируешь! — я обернулась к побагровевшему от злости Кириллу. — Кир, это она! Это она их убила, и Стаса покалечила! Я тебе могу поклясться чем угодно, я знаю, что это она!
Пару секунд мы все молчали. Кирилл прожигал меня злым взглядом, в котором все больше проглядывала неуверенность, Елена щурилась, будто не понимала, о чем речь, а я неожиданно осознала, как долго мне хотелось увидеть его лицо так близко и почувствовать его прикосновение — пусть и такое жесткое, недружелюбное.
— По-моему, тебе нужна помощь, — тихо произнесла эстетичка, подступая ближе. — Давай, я помогу тебе дойти…
Я с отвращением отпрянула от нее. Кирилл шумно вздохнул.
— Так, Вика, я, кажется, догадываюсь, зачем ты все это устроила. Но то, что ты говоришь, — просто ужасно. Извинись, и мы сделаем вид, что ничего этого не было.
Он опять смотрел на меня с учительским укором, как когда-то в школе, и я вдруг почувствовала такое разочарование, как если бы меня предали в самый неподходящий момент. С силой толкнула его в плечо.
— Если бы ты сегодня увидел то, что я, ты бы знал, что такое настоящий ужас. Какой ты дурак, Кирилл. Я не собиралась срывать твое свидание. Я собиралась спасти тебе жизнь!
— Так, я не намерена дальше слушать этот бред. Разбирайтесь дальше без меня, — с притворным негодованием воскликнула Елена Владимировна и зашагала к остановке с видом оскорбленной добродетели.
— Нет, подождите, пожалуйста… Это все…
Эстетичка даже не повернулась, и Кирилл только с досадой взмахнул руками.
— Кирюш, прошу тебя. Дай мне всего пять минут… — начала было я, но он покачал головой и устало закрыл глаза.
— Нет. Вика, хватит, пожалуйста. Что бы ты ни сказала, я не смогу тебе поверить, понимаешь?!
Я едва сдерживала слезы.
— Получается, я — пастушонок, который кричал о волке?
— Получается, так.
— Но ты же помнишь, чем все закончилось для него.
На лице Кирилла мелькнула тень сомнения. Но поборол он ее буквально за секунду.
— Я не могу больше с тобой разговаривать.
Затем он побрел вниз по улице, а я осталась стоять около факультета, совершенно не в состоянии сообразить, что делать дальше.
Голова гудела, а боль в ноге внезапно стала невыносимой — может, просто закончилось действие адреналина и я наконец обратила на нее внимание. На глаза навернулись слезы, я с трудом доковыляла до стены и, прислонившись спиной, постояла так пару минут. В кармане запиликал телефон: Наташа сообщила, что Воробьев все видел, кому-то позвонил, заматерился и куда-то убежал. Ну, можно надеяться на лучшее. А теперь все — нужно идти домой, в общагу, пить горячий чай, мазать лодыжку охлаждающей мазью. Пусть оно все горит синим пламенем!
Денег на такси больше не было, и я поползла пешком, благо, до общежития не так далеко. От боли, разочарования и тоски я совсем перестала реагировать на окружающий мир — даже едва не угодила под машину. День стал каким-то густым и тягучим, как кисель, и теперь дрожал вокруг меня холодной студенистой массой. Только бы дойти. Только бы…
— Это так невыносимо, когда любимый мужчина не хочет тебя слышать, правда?
Я вздрогнула и медленно обернулась.
Елена Владимировна стояла в нескольких шагах позади меня, скрестив руки на груди. Выражение ее лица было поразительно насмешливым и презрительным — так смеются старшеклассники, пинающие ногами какого-нибудь заучку из младшего класса, или любопытный школьник, пытающий пойманную муху. Я пошатнулась от неожиданности и чуть не растянулась на асфальте.
— Отстань от меня, — неуверенно начала я. — Милиция все знает. Тебе конец. Ты не сбежишь!
— Какая глупая девочка, правда? — Елена Владимировна повернула голову и улыбнулась кому-то невидимому, подступая ко мне ближе. — Я и не собираюсь сбегать. Ведь мне ничего не сделают.
Ее лицо было бледным, взгляд одержимо горел. В этот момент я поняла, что положение мое стало щекотливым, если не сказать — безнадежным. Ей терять нечего: трупом больше, трупом меньше… Кругом — опустевшие в будний день дворы с темными подворотнями, чуть дальше — заброшенная стройка. А я сейчас даже не смогу побежать.
Шаг, еще шаг.
— Кирилл такой милый, да? — снова ухмыльнулась она, а правая рука скользнула в карман пальто. — Он мне не рассказывал, но вы ведь начали встречаться, когда тебе не было восемнадцати?
— Заткнись, — процедила я, стискивая зубы от боли и неуклюже пятясь назад.
— Видишь, это тоже было преступление. Но ты ведь так не считала? Как может быть преступлением что-то, совершенное из-за любви?
— Ты плохо знаешь уголовный кодекс.
Двери на всех подъездах были замкнуты. Краем глаза я заметила подъехавшую к дому машину и в тот момент, когда Елена снова обратилась с какой-то пространной речью к своему невидимому спутнику, рванула вперед.
Ногу пронзила тысяча электрических разрядов. Я со всей силы замолотила ладонью в стекло и закричала, но водитель — молодой парень — почему-то резко нажал на газ и улетел в противоположную сторону. Елена бросилась за мной следом.
Вокруг дрожали тени, мелькали дома и мусорные баки. Я уже почти ничего не видела: мир стал мутным, к горлу подкатывала тошнота, все тело теперь болело одинаково, а мышцы отказывались слушаться, словно ватные — состояние было похоже на то, когда ты бежишь во сне со всех сил, но не можешь сдвинуться с места, и просыпаешься как раз в тот момент, когда тебя должны были убить. Впереди замаячил спасительный выход из хитросплетения дворов-колодцев и полутемных подворотен. Я помчала к нему со всех сил, но в этот момент наступила на тонкую ледяную корку и, поскользнувшись, упала на колени. Елена, выскочившая из-за угла дома, настигла меня прежде, чем я успела подняться или хотя бы поползти вперед. Она схватила меня за воротник и резко подняла на ноги — откуда только в ней столько силы?!
— Помогите!
Давление на горле усилилось стократ. Меня тащили куда-то в сторону, но я, задыхаясь, даже не могла пошевелиться. В какой-то момент мне показалось, что я вижу все будто со стороны — Елена привалила меня к стене дома и что-то ожесточенно шепчет на ухо, но слов уже не разобрать… Осталась только боль. Боль такая, какой никто и никогда не испытывал. Адская, выворачивающая на изнанку. Нечем дышать, невозможно закричать, нельзя сдвинуться с места. Еще мгновение и я…
— Я ведь любила тебя. Любила! Как ты мог?!
Горячий ядовитый шепот влезает в мою голову, вырастает до размеров великана, заслоняет собой весь мир.
