Леони вскочила.
— Дитя мое! Voyons, как я рада!
Видал нежно обнял ее. Яростный огонь в его темных глазах потух, лицо смягчилось.
— «Моя бесценная и единственная любовь», желаю вам доброго утра, — ласково сказал Видал. Он бросил насмешливый взгляд на тетушку. — «Моя бесценная и единственная любовь», — медленно повторил он и поцеловал руку Леони.
На щеках герцогини заиграли ямочки.
— Ты не преувеличиваешь?
Леди Фанни хмуро наблюдала за этой сценой.
— Нисколько, моя дорогая! — надменно ответил Видал.
Леди Фанни величественно поднялась, кармазиновые юбки угрожающе зашелестели.
Леони сжала локоть сына.
— Доминик, ты ведь проводишь свою тетушку до кареты?
— С превеликим удовольствием, мадам. — Его светлость с готовностью предложил разгневанной леди Фанни руку.
Она сдержанно попрощалась с герцогом и Леони. Видал распахнул дверь, и леди Фанни торжественно выплыла из гостиной. Но эта добрая душа не умела долго сердиться. Она украдкой взглянула на племянника. Мальчишка, несомненно, очень красив, да и она всегда питала слабость к повесам. Леди Фанни вдруг рассмеялась.
— Надо сказать, ты еще более высокомерен, чем мой надменный братец, — заметила она. — Но не стоит сердиться, даже если я и впрямь сунула нос в твои дела. — Рука в шелковой перчатке ласково похлопала маркиза по плечу. — Знаешь, Доминик, я испытываю к тебе большую нежность.
Маркиз озадаченно взглянул на тетушку.
— Я делаю все, чтобы заслужить ваше расположение, мадам.
— Все, мой дорогой? — недоверчиво переспросила леди Фанни. — Весьма интересно! Отрицать не стану, я мечтала, что вы сделаете меня счастливой, ты и Джулиана.
— Дорогая тетушка, почему бы вам не порадоваться другому — я не сделаю несчастной ни вас, ни Джулиану.
— Что ты имеешь в виду, дерзкий мальчишка?
Видал рассмеялся.
— Из меня бы получился не муж, а сущий дьявол, милая тетушка.
— В твоих «доблестях» я нисколько не сомневаюсь, — опечалилась леди Фанни. Лакей распахнул массивную дверь и замер в поклоне. Леди Фанни протянула маркизу руку, которую он галантно облобызал.
— Да, — повторила ее светлость. — Не муж, а дьявол. Мне жаль твою будущую жену, точнее, было бы жаль, будь я мужчиной. — После этого туманного изречения леди Фанни удалилась.
Видал вернулся в залитую солнцем гостиную.
— Надеюсь, ты не разгневал Фанни, mon petit[11]? — обеспокоенно спросила Леони.
— Ничуть, — ответил маркиз. — В последнее время я с трудом понимаю тетушку Фанни, но все же думаю, теперь она рада, что, я не женюсь на Джулиане.
— Мне пришлось сказать об этом милой Фанни. Я ведь знаю, что идея женитьбы на Джулиане тебе не по душе. — Леони вздохнула.
Герцог Эйвон ласково взглянул на жену.
— Любовь моя, ты напрасно тревожишься. Уверен, что Джулиана, у которой, судя по всему, здравого смысла намного больше, чем можно ожидать от дочери Фанни, и не помышляет о нашем сыне.
Маркиз усмехнулся.
— Вы, как всегда, правы, сэр.
— Я так вовсе не думаю, — возразила Леони. — А если вы, Монсеньор, все же правы, то Джулиана беспросветно глупа и начисто лишена здравого смысла.
— Моя кузина влюблена в некоего человека по имени Фредерик, — сообщил Видал не без сарказма.
— Incroyable![12] — воскликнула Леони. — Немедленно расскажи мне об этом Фредерике. Что за нелепое имя!
Герцог взглянул на сына.
— Из несколько сбивчивого рассказа Фанни я сделал вывод, что этот молодой человек абсолютно неподходящая партия.
— Абсолютно, сэр, — кивнул Видал. — Но Джулиана все равно выйдет за него.
— Что ж, если она его любит, то надеюсь, так оно и произойдет, — сказала Леони, с непостижимой быстротой переметнувшись на сторону Джулианы. — У вас ведь нет возражений, Монсеньор?
— Благодарение Всевышнему, меня вся эта затея нисколько не касается, — его милость вздохнул. — Будущее Марлингов меня ничуть не волнует.
Маркиз в упор взглянул на отца.
— Отлично, сэр. Я вас понял.
Герцог Эйвон протянул к огню руку, разглядывая перстень с огромным изумрудом.
— Не в моих обычаях, — мягко сказал его милость, — интересоваться вашими делами, сын мой, но до меня дошли слухи о девушке, которая не принадлежит к благороднейшему сословию танцовщиц кордебалета.
Его светлость сухо поинтересовался:
— Полагаю, речь идет не о предстоящей свадьбе?
— Надеюсь. — Его милость чуть приподнял брови.
— Постараюсь оправдать ваши надежды, сэр.
— Вы меня успокоили, сын мой. — Его милость учтиво склонил голову, потом встал, слегка опираясь на трость. — Позвольте заметить, сын мой, что, заигрывая с девушкой из bourgeoisie[13], вы рискуете оказаться в центре скандала.
По лицу маркиза промелькнула улыбка.
— Прошу прощения, сэр, вы говорите на основании собственного богатого опыта?
— Естественно, — бесстрастно обронил его милость.
— Не верю, Монсеньор — вскричала потрясенно Леони. — Неужели вы заигрывали с bourgeoisie?!
— Ты мне льстишь, дитя мое. — Эйвон снова взглянул на сына. — Я отнюдь не требую от вас клятвенных заверений, сын мой, поскольку не сомневаюсь, что вы способны на самые отчаянные поступки, но помните — этого я не допущу. Не забывайте, вы мой сын. И я советую вам, Доминик, довольствоваться обществом женщин определенного класса, а именно тех, что знают правила игры.
Маркиз поклонился.
— Вы кладезь премудрости, сэр.
— Да, если речь идет о житейской мудрости. — В дверях его милость обернулся. — Я вспомнил еще кое о чем, Доминик. Что за фантастическую конягу, способную покрыть расстояние до Ньюмаркета за четыре часа, вы держите в своем стойле?
В глазах маркиза появился азартный блеск, но Леони осмелилась наконец дать волю своему негодованию.
— Монсеньор, я нахожу вас сегодня fort exigeant[14]. Четыре часа! Ma foi[15], так недолго и шею сломать!
— Отчего ж, можно и быстрее, — хладнокровно возразил его милость.
— Уж в это я точно не поверю! — твердо заявила герцогиня. — Кто способен на такое безумство, а вернее, самоубийство?
— Я, — коротко ответил герцог Эйвон.
— А-а-а, ну тогда я беру свои слова обратно, — Леони тут же потеряла интерес к спору о забегах.
— И сколько вам понадобилось времени, сэр? — ревниво спросил Видал.
— Три часа сорок семь минут.
— Но это слишком много, сэр! Думаю, трех часов сорока пяти минут более чем достаточно. Не желаете ли заключить пари?
— Разумеется, нет, — холодно улыбнулся его милость. — Трех часов сорока пяти минут более чем достаточно.
