Глупая затея. Долго он здесь не выдержит. А Желяев и не думает появляться. Да и с чего ему появляться именно сегодня – притом что, если верить соседке, его не было в квартире две недели или даже месяц.
Может, пройти по другим квартирам, порасспрашивать? Вызнать, может, другой адрес “дяди Толи”? Или?.. Или плюнуть на все?.. Вернуться к Сашке? А оттуда, из относительной безопасности, начать поиск Желяева – по другим каналам?.. Если, конечно, они доедут до Сашкиной квартиры… Теперь, после убийства депутата, любой постовой может задержать его, любой бдительный прохожий – заложить… Но Дима готов уже был бежать, куда угодно – лишь бы не сидеть здесь в подъезде, бесполезно выжидая неизвестно чего…
Надя. То же самое время
Надю тошнило. От осеннего холода, от пузырьков пепси-колы, от неухоженного желяевского двора. Дурацкий “ХХХ-пресс” больше не помогал. Невидящим взглядом она смотрела на беспечные рожи киногероев. Гады, они же насквозь фальшивые! И до чего смешны со своими бутафорскими пистолетиками и мордами кирпичом! Надя то и дело отрывалась от газеты. Переводила глаза на подъездные окна. Димин силуэт горбился на площадке между третьим и четвертым этажом. Зачем она здесь? Зачем они оба здесь? “Я убиваю его, – горько думала Надя, глядя на полуяновскую фигуру. – Почему, почему я его не отговорила? Ведь у нас было время, мы могли бы успеть сбежать. Из Москвы, из страны, куда угодно! Это я, дура, – то обморок, то банковская ячейка… А сейчас – поздно. Мы упустили время. Я упустила время”.
Надя живо представила себе картину: казенный кабинет, и в нем – деловитый чекист, и возбужденные, радостные свидетели. Они дают показания, они все дают показания: таксист, которого Дима поймал у Думы, бармен из кафе, мамашки, что видели их у подъезда, случайные прохожие, те двое водил – один, а потом другой, что подвозили их сюда, на Ленинский проспект, к дому Желяева… Картинка получилась столь яркой, что Надя вздрогнула, судорожно скомкала газетную страницу, сдавила благостную физиономию какого-то Сигала. Может, еще не поздно? Бежать за Димой, уводить его, уезжать, уматывать отсюда? Куда угодно – лишь бы подальше от этого постылого, грязного двора!
Надя лихорадочно поправила выбившуюся на ветру прядь волос – совсем забыв, что это не просто невинный жест, а условный знак. Бежать! За ним!
Но встать со скамейки она не успела – во двор важно, снисходительно покачиваясь на ухабах, въехала очень казенная черная “Волга”.
Дима. То же самое время
Он видел: Надежда во дворе подняла голову от газеты. Всмотрелась в сторону подворотни – туда, куда не доставал Димин взор. Вот она подняла слегка левую руку. Поправляет прическу!.. Это означает, как они договаривались, сигнал: “Внимание!” Или она это случайно? Рефлекторно?
Нет! К подъезду – его подъезду – подкатила “Волга”. Черная “Волга” с двумя антеннами. Номеров Дима сверху не видел – но от “волжанки” за версту несло казенщиной. На крышу таких авто шоферы любят выставлять, в случае надобности или из прихоти, синие проблесковые маячки. Машина постояла пару минут. Затем из нее вышел пассажир – мужчина. Лица его не видно – с третьего этажа Дима мог разглядеть лишь круглую проплешину в густо-курчавых волосах. И сероватый модный габардиновый плащ. И синюю рубашку с белым галстуком. И недешевый “дипломат”. “Волга” тронула с места и отъехала. Мужчина чуть замешкался у подъезда. Судя по всем внешним приметам, то был Желяев. Но лица его Полуянов по-прежнему не видел. Что Надя?..
Надя со своей лавочки напряженно, прищурясь, всматривалась в мужчину, входящего в подъезд. Вот он уже распахнул дверь. Дима весь подобрался. И тут Надежда резко встала со скамейки. То был условленный знак: “Это он!"
Желяев – да, да, теперь Дима был уверен: это он, Желяев, скрылся в подъезде. Надя внизу, во дворе, растерянно, остолбенело стояла. Газета упала с ее колен и валялась у ног.
Дима круто развернулся. Теперь он видел вход в квартиру Желяева. Заурчал вызванный лифт. Дима сделал четыре шага по ступенькам вниз. Сейчас от двери убийцы его отделяло пять ступеней.
Лифт остановился на первом этаже. Дима слышал, как там, внизу, в него вошел человек. Хлопнула железная дверь. Полуянов запустил руку во внутренний карман куртки. Нащупал твердую и прохладную рукоять пистолета. На ощупь снял “Макаров” с предохранителя.
Лифт поднимался. Щелкнул, проезжая второй этаж… Полуянов видел сквозь панцирную сетку его идущую вверх деревянную кабину. Вытащил пистолет из кармана. Сделал еще три шага вниз по лестнице.
Лифт остановился. Здесь, на третьем этаже, совсем рядом… Дима услышал, как клацнула, распахиваясь, дверь.
Мужские шаги. Дима напружинился. Ну!.. Закрываемая дверь лифта грохнула на весь подъезд.
– Внимание! “Объект семь” вооружен! “Объект семь” вооружен!!
Мужчина сделал три шага от лифта к входной двери. Появился из-за сетки лифтовой шахты. Это был он. Плащ, черные густые волосы, “дипломат”, синяя рубашка, в руке – ключи. Он – Желяев.
Дима спрыгнул со ступеней, вскинул пистолет, уперся им в голову Желяева, прямо в жестко-курчавые волосы. Крикнул: “Руки – на стену, ноги на ширине плеч!!"
Желяев стал медленно поворачивать голову в его сторону, и тут у себя за спиной Дима услышал какой-то шорох. Он приказал себе: “Не отвлекайся, не останавливайся!” – и по-прежнему держал пистолет у желяевского виска. Но в этот момент тяжелый удар обрушился на его голову сзади. Он стал неудержимо терять сознание. Почувствовал, что полутемный подъезд, словно лифт, начинает взмывать куда-то… Потом он увидел – с какого-то странного ракурса, снизу вверх – “дипломат”, серый плащ, синюю рубашку, бритый подбородок Желяева… Потолок в подъезде, голую лампочку… А сбоку – глаза. Чьи-то еще, не желяевские, глаза – внимательно глядящие на него, сверху вниз, из прорези спецназовской шерстяной маскировочной шапочки…
Потом все потухло.
* * *
Дима дернулся.
Сознание возвращалось медленно. Голова болела нестерпимо.
"Где я? Что со мной?"
Дима чувствовал боль в затылке – она отдавалась во всей голове. Огненная боль в месте удара расползалась по всему черепу. Его тошнило. “Я еще жив”, – меланхолически подумал он. У него затекли руки. Он попробовал пошевелить ими – не удалось. И тогда он слегка приоткрыл глаза.
Горел электрический свет. Перед полузакрытыми глазами возник паркет – довольно вытертый. Был виден низ окна, плотно прикрытый шторой. Какой-то стол, уставленный пустыми пивными бутылками. Полуянов, несомненно, находился в чьей-то квартире. Довольно гадкой квартире. Почему она была гадкой, Полуянов сформулировать не мог – однако ощущение такое возникло. У окна, завешанного темной шторой, спиной к нему стоял человек. Человек всматривался куда-то на улицу сквозь щель в гардинах. Дима видел только его спину – но, кажется, то был Желяев.
