Горел электрический свет. Перед полузакрытыми глазами возник паркет – довольно вытертый. Был виден низ окна, плотно прикрытый шторой. Какой-то стол, уставленный пустыми пивными бутылками. Полуянов, несомненно, находился в чьей-то квартире. Довольно гадкой квартире. Почему она была гадкой, Полуянов сформулировать не мог – однако ощущение такое возникло. У окна, завешанного темной шторой, спиной к нему стоял человек. Человек всматривался куда-то на улицу сквозь щель в гардинах. Дима видел только его спину – но, кажется, то был Желяев.
Скоро выяснилось, почему Полуянов не мог пошевелить руками. Он сидел в кресле – похоже, ровно посреди комнаты. Обе руки его были прикручены к подлокотникам.
Голова болела жестоко. Справа от Димы что-то пошевелилось – и он рефлекторно дернулся. Он боялся нового удара. Боялся боли.
"Очнулся”, – раздался голос сбоку. Человек у окна обернулся. Это в самом деле был Желяев: черные волнистые волосы, непроницаемое лицо, оловянный взгляд. Таиться больше не имело смысла, и Полуянов широко открыл глаза. Это вызвало приступ головокружения, и электрический свет больно ударил по зрительным нервам. Дима снова зажмурился. “Кажется, меня убьют, – подумал он отстранение, почти равнодушно. – Ладно. Лишь бы не мучили”.
– Герой очнулся! – услышал он насмешливый голос. Это, очевидно, говорил Желяев. – Получил по башке, но очнулся!.. Что у нас за страна!.. Каждый мозгляк ходит по городу с пистолетом!
– Того и гляди – пальнет, – подхватил другой голос, раздававшийся откуда-то справа от Полуянова. Голос показался Диме странно знакомым. Где-то он его уже слышал. Наверняка слышал – причем недавно. Ему очень не хотелось, но он пересилил себя и снова открыл глаза. От света опять стало больно, но голова в этот раз не закружилась. Дима чуть повернулся направо, в сторону второго, чем-то знакомого голоса.
На диване сидел опер Савельев из окружного управления милиции. Он был в кожаной куртке, на коленях его лежал короткий автомат.
"Они все заодно, – мелькнула у Димы горькая мысль. – У меня не было шансов с самого начала”.
– Что, боевиков насмотрелся? – усмешливо-напористо спросил у Димы Желяев. – Любишь боевики?..
Дима не отвечал: зачем?.. Отвечай не отвечай – конец один… Да и не предполагали ответа издевательские вопросы Желяева.
– Похоже на голливудские долбаные боевики, а, Дима?.. – продолжал генерал-кагэбэшник, уставив ледяной взор Диме в лицо (тот не смог выдержать его, опустил глаза). – Герой попался. Его избили и связали. И сейчас злодей собирается убить его. Но перед тем как убьет, он ему обо всем расскажет. Признается во всех преступлениях… Ну а потом герой раздерет веревки и замочит злодея. И еще – пару десятков его приспешников… Так ведь в боевиках бывает, а?..
"Что за дешевое резонерство”, – мелькнуло у Димы.
– Но должен тебя огорчить, Димочка, – продолжал Желяев. – Мы не в Голливуде. И ты – не герой. Правда, и я – не злодей… Давай, Савельев, принеси-ка ему воды.
Капитан Савельев, приспешник генерала-бандита, беспрекословно встал с дивана и удалился.
– Да, тебе страшно повезло, Дима, – проговорил Желяев. – И в своем подъезде ты тогда от убийц ушел, и в Питере. И из Думы сегодня сбежал… Да и то сказать: исполнителей Седов подобрал крайне неудачных… Никто у нас не умеет работать! Даже киллеры. По всем понятиям, тебя должны были замочить еще неделю назад, у твоей квартиры, – или, на худой конец, в раздолбайке-“шестерке” на проспекте Андропова… А уж позавчера в Питере – сам бог велел… Но ты, герой, оказался живучим. И до Котова добрался. Почти добрался. И до меня…
В комнату вошел Савельев. Он нес воду в большой чашке с отбитой ручкой.
– Может, развязать его? – предложил капитан милиции.
– Не надо, – поморщился Желяев. – Еще начнет делать глупости.
Опер дал Диме напиться из своих рук. Едва Полуянов приник к чашке, как почувствовал, насколько он хочет пить: ощутил весь свой распухший, наждачный язык и губы. Дима жадно выхлестал всю пол-литровую кружку. Вода пролилась ему на подбородок, затекла за ворот, промочила рубашку. От питья почему-то сразу закружилась голова, Диму замутило. Он с трудом, как сквозь подушку, воспринимал слова Желяева – а тот все говорил и говорил…
– Каждый должен заниматься своим делом, Димочка. Твой редактор, Василий Степанович, кажется, так говорит?..
Дима совсем не удивился тому, что Желяев дословно процитировал любимое выражение редактора “Мол-вестей”. А генерал между тем продолжал:
– ..Киллеры должны убивать. Журналисты – строчить статейки. А спецслужбы – ловить преступников. А у нас весь бардак в стране оттого, что пироги печет сапожник, а сапоги тачает – пирожник…
– Хватит уже, – проговорил Дима и подивился, каким хриплым и чужим показался ему свой голос. – Кончайте!
Ему в самом деле хотелось поскорее покончить с этим. Покончить с собой. Ему и вправду было все равно. Ведь ясно, что выхода нет. Он не Джеймс Бонд. Веревки ему не разорвать, двух вооруженных и обученных товарищей из органов не замочить. И милиция, как в кино, не ворвется сюда в последний момент… Да и наплевать на него ментуре. Вон она, какая – в образе Савельева – наша милиция!.. Убивали бы побыстрей – чего нотации-то читать перед смертью!..
Желяев деревянно рассмеялся.
– На тот свет торопишься, Димуля? Ну-ну. Надо было б, конечно, тебя еще помучить. За то, что суешь свой глупый, любопытный нос не в свое дело. Но ладно, не буду. Ты и без того вот-вот обгадишься от страха… Я же сказал тебе, Дима: ты – не герой. А я – не злодей. Ты еще не понял, что ли? Не тот я, кого ты искал. Котов – тоже не тот. А уж я – тем более не тот.
Савельев, сидевший сбоку на продавленном диване, усмехнулся. Желяев по-прежнему стоял у окна лицом к Диме. Скрестил руки на груди. Говорил мерно, ровно, спокойно.
– Ты, Дима, по всему судя, нащупал правильный след. Но только – нащупал… Ты, друг мой, похоже, верно догадался: все началось тогда, в семьдесят восьмом году. Началось еще в университете с самоубийства Ленки Коноваловой. И с того, что избили Шепилова. Но ты решил, что в обоих событиях виноват Котов. Или я. А почему именно мы? Один из нас? Почему не кто-то еще ? Не третье лицо ?
Желяев сделал пару шагов ближе к Диме и впился взглядом ему в лицо. Тот невольно отвел глаза.
– Почему не предположить, что Коновалова встречалась не с Котовым, не со мной – а с другим, посторонним парнем? Почему не он довел ее до самоубийства? Почему не он избил Шепилова? Почему не он стал убивать всех сейчас?
– Я не верю, – прохрипел Дима.
– Не верь, – легко согласился Желяев. – Но если б убийцей был я, я бы тут с тобой разговоры не разговаривал. Твой труп давно бы валялся в моем подъезде. А я сам здесь даже не появился бы. Неужели это так трудно понять?
