— Я сейчас.
Она поспешила в ванную и закрыла за собой дверь. Наверное, хочет одеться. Дункан запросто оставил бы ее в этих шортах и футболке. Выглядела она в них неплохо, это он успел разглядеть. То есть просто отлично выглядела. И потом ему было приятно, что ткань, которая касалась его кожи, теперь согрета ее теплом.
Когда она вернулась, переодевшись в свои бесформенные джинсы и футболку, он насыпал кофе в бумажный фильтр.
— Сколько ты воды налил? — спросила она.
— Восемь чашек.
— Тогда кофе достаточно. — Она оглядела купленные им продукты и кивнула: — Пойдет. Миски есть? Кастрюли? Сковородки?
Через пятнадцать минут они сидели друг напротив друга за бабушкиным столом и ели омлет, который Дункан объявил самым вкусным за всю свою жизнь.
— Просто ты проголодался, — засмеялась она. Потом заметила, что его рука с вилкой замерла над тарелкой, а он во все глаза смотрит на нее. — Что? — спросила она. — У меня на лицо пристала еда?
— Нет. Просто… я впервые услышал, как ты смеешься. Она облегченно заулыбалась:
— Раньше мне было не до смеха.
Он кивнул, но развивать эту тему не стал, а снова занялся омлетом.
— Без шуток, пальчики оближешь. Мои всегда похожи на мокрый цемент — и на вид, и на вкус.
— Ты совсем не умеешь готовить?
— Абсолютно.
— Кто же готовит тебе завтрак?
Она как ни в чем не бывало намазывала маслом кусок тоста; но он почувствовал, с каким значением она задала этот вопрос.
— Обычно я перекусываю по пути на работу.
— Всегда? Я думала, может, есть… — Она многозначительно подняла брови.
— Нет. Даже в качестве… — Он выдержал такую же многозначительную паузу. — Никто не остается завтракать.
Она коротко вздохнула и продолжила намазывать тост. Через несколько минут, когда она отставила в сторону пустую тарелку, он заметил:
— Ты тоже проголодалась.
— Очень.
— Мне кажется, ты похудела на несколько фунтов.
— Это из-за одежды. Я купила на несколько размеров больше.
Чтобы ее фигура не привлекала внимания, пока она станет прятаться, решил он.
Она взяла кружку с кофе и принялась разглядывать нарисованные на ней жизнерадостные маргаритки.
— Расскажи про бабушку, которая здесь жила.
— На самом деле она жила в Саванне. Пока дедушка был жив, они проводили здесь выходные. После его смерти бабушка переехала сюда насовсем. Решила, что дом в городе слишком большой для нее одной. Три этажа, полно комнат, и…
— Дом, в котором ты сейчас живешь. Он кивнул.
— Она завещала его мне. Я тогда не понимал, насколько щедро это было с ее стороны.
— Сейчас старые дома в центре города — настоящее сокровище.
— Купить его я бы ни за что не смог. Только не на полицейское жалованье. Я каждый день благодарю бабушку за ее доброту.
— Наверное, она тебя очень любила.
— Да, — сказал он, медленно кивнув. — Очень. Я не могу сваливать свои недостатки на несчастное детство.
— У тебя хорошие родители?
— Самые лучшие.
И он рассказал ей, что его отец — священник, что он вырос в доме при церкви и в детстве не пропустил ни одной воскресной службы. Только если болел. Она удивилась, как удивлялись все.
— Ну давай, спроси теперь, — сказал он.
— Что спросить?
— Почему я оказался там, где я есть? Почему не добился ничего лучшего? Почему религиозное воспитание никак на меня не повлияло?
— Повлияло.
Она сказала это тихо, но твердо, так что сердце подпрыгнуло у него в груди.
— Дункан, ты честный человек. Даже когда ты ведешь себя грубо, видна твоя изначально добрая натура. Ты глубоко чувствуешь. Ты пытаешься делать то, что нужно.
— Только не в последнее время. — Он выразительно посмотрел на нее.
— Прости, — мягко сказала она.
— Не надо. Я сам отвечаю за свой выбор.
Она снова посмотрела на кружку с маргаритками.
— Ты всегда хотел стать полицейским?
— Нет. Только когда перешел в старший класс. — Видя ее удивленный взгляд, он пояснил: — Девочка, с которой мы вместе росли и дружили, была жестоко изнасилована и убита.
— Ужасно, — прошептала она.
— Да. Еще ужаснее то, что все догадывались, что это сделал ее отчим. Но у него был свой дилерский центр по продаже автомобилей и две радиостанции. Он был президентом клуба «Ротари»[19]. Все боялись его тронуть, даже полиция. Расследование вели небрежно и в конце концов обвинили во всем парня с задержкой в развитии. Его отправили в лечебницу и навсегда оставили там. Уверен, он так и не смог понять, почему.
— С тех пор ты борешься с несправедливостью. Значит, ты стал полицейским, чтобы добро побеждало зло.
— Нет, — пошутил он. — Просто люблю командовать и играть с оружием.
Он думал, она улыбнется, но Элиза осталась серьезной.
— Дункан, если бы ты не был собой, я бы не рискнула просить тебя о помощи.
Он помолчал, потом ответил:
— Я думал, это из-за того, что я сказал тебе после торжественного ужина.
Она осторожно поставила чашку с маргаритками на стол и заглянула в нее.
— И поэтому тоже. Я пользовалась тем, что… что, как мне казалось, могло сработать. Я поступала так, как меня вынуждали обстоятельства. — Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — И не один раз.
Теперь они вплотную приблизились к главному разговору. И снова он постарался отложить его. Встал и начал убирать со стола. Она мыла посуду, он ее вытирал. Они стояли совсем рядом, но не произнесли ни слова.
Когда посуда закончилась, она спросила:
— Мы можем выйти на улицу? Я хочу посмотреть на воду. Дождь прекратился рано утром. Выглянуло солнце, и сразу все ярко заблестело, словно дочиста отмытое. Воздух был свежим. Краски казались ярче. Небо щеголяло темно-голубым цветом, много дней скрытым от глаз.
Он отвел ее на специальный причал, с которого часто рыбачили он, его отец и дедушка. Она улыбнулась, когда он про это рассказывал:
— Везунчик.
— Только не в рыбалке, — рассмеялся он. — Мужчины в моей семье бездарные рыболовы. Нам просто нравилось сидеть вместе.
— Вот поэтому ты и везунчик.
Они сели на край грубого деревянного причала, свесили ноги и стали наблюдать за лодками, снующими по гавани Бофорта. Выждав паузу, он спросил:
— У тебя все было не так удачно?
— Ты про семью? Нет. Я из классической неблагополучной семьи. Отец бросил нас еще до моего рождения. О нем я ничего не знаю. Мать вышла замуж, родила еще одного ребенка, мальчика, а потом сбежал и этот муж. Точнее, она его выставила. Хотя врачи никогда ее не обследовали, мне кажется, она страдала от маниакально-депрессивного психоза. Со мной и моим сводным братом она была какой-то… придирчивой. Могла ни с того ни с сего впасть в ярость. Не хочу пересказывать неаппетитные подробности. Помолчав, она продолжила:
