— Мои инструменты, мои лекарства, мои перевязочные материалы…
Все пропало.
Потом она подумала о Белладу. О его спальнях и сухих постелях. Там должны быть какие-то медикаменты в одной из ванных комнат, бинты можно сделать из тряпок.
Грейс попыталась встать. От полученной травмы у нее закружилась голова. Кровь залила правый глаз. Нужно попасть в дом, но дорога стала непроходимой!
Сквозь струи дождя она видела свой «форд», завязший в непролазной грязи. Дорога в Найэри тоже превратилась в сплошное болото. Никто, это она знала точно, не сможет проехать по ней.
По-прежнему прижимая к себе Мону, Грейс сделала новую попытку встать, но поскользнулась и упала. Затем заметила ужасную глубокую рану на ноге девочки и попыталась нащупать пульс Моны.
— Она умирает!
В третий раз Грейс удалось устоять на ногах. Она начала медленно двигаться сквозь дождь в сторону тропинки, которая поднималась вверх на холм. Мона в ее руках лежала как мертвая; мир, охваченный бурей, вокруг нее накренился в сторону, земля, казалось, поднялась ей навстречу.
Грейс расплакалась. Она брела по колено в грязи, ее ноги еле двигались, туго стянутые подолом ночной рубашки, дождь колотил по спине, тело Моны становилось все тяжелее. Она должна добраться до дома, или обе они утонут здесь, в этой грязи…
Неожиданно две руки, черные и блестящие от дождя, протянулись вперед, и ноша Грейс вдруг исчезла. Вачера легко подняла Мону и пошла прочь. Грейс посмотрела ей вслед.
Она заметила мальчика, который шел следом за матерью; они направлялись в сторону поля для игры в поло.
— Подожди, — прошептала Грейс. Голова ее куда-то поплыла. Она приложила руку ко лбу, а когда отняла ее, рука была в крови.
Замерзшая, мокрая и раненая, Грейс, спотыкаясь, брела среди руин вслед за африканской знахаркой, которая направлялась в сторону своей хижины.
Грейс открыла глаза.
Она попыталась пошевелиться: болело все тело. В голове был туман, она никак не могла вспомнить, где находится и что произошло.
Грейс лежала смирно и прислушивалась к тому, как дождь шелестел по тростниковой крыше, принюхивалась к запахам. Они были знакомыми и в то же время совершенно чуждыми. Кто-то разговаривал. Она снова попыталась пошевелиться. Хижина закружилась. Ей стало хуже.
«Я ранена и должна двигаться медленно».
Туман в мозгу начал рассеиваться, и ее мысли постепенно обрели ясность. Дождь. Была буря. И пожар… Мона!
Грейс резким движением села. Хижина накренилась набок. В темноте она заметила свечение горячих камней в очаге и силуэты трех людей — одного сидящего и двоих лежащих. Грейс узнала Вачеру, черты ее лица, как будто выкованного из меди, застыли от глубокой сосредоточенности. Здесь был Дэвид, спящий на постели из банановых листьев, укрытый козьей шкурой. Напротив него лежала смертельно бледная Мона.
Грейс попробовала говорить. У нее пересохло во рту, и было трудно произнести что-либо.
— Мона…
Знахарка подняла руку вверх, призывая ее к молчанию, и сказала:
— Ты не очень здорова. У тебя тяжелое ранение. Ложись.
— Я должна осмотреть Мону.
— Я позаботилась о ней. Она жива. Теперь она спит.
— Но… у нее было кровотечение.
Вачера поднялась со своего места возле очага и подошла к девочке. Она приподняла накидку их козьей шкуры и указала на раненую ногу.
Грейс вперила взгляд в то, что видела. Голень Моны была совершенно чистой, повязка с травами и листьями была привязана к раненому месту с помощью кожаного ремешка.
— Нужно наложить швы… — сказала Грейс, чувствуя, как ее голова снова пошла кругом.
Вачера протянула руку к круглой стене дома, где, как теперь увидела Грейс, висело множество разных выдолбленных тыкв и кожаные мешочки. Взяв один из них, Вачера высыпала что-то на ладонь и передала Грейс, чтобы та посмотрела. На коричневой ладошке лежали металлические иглы разных размеров, кусочки овечьих кишок и полоски коры.
— Рана закрыта, — сказала Вачера. Затем она положила все обратно в мешочек и повесила его на крючок.
Грейс следила за ней глазами, которые отказывались фокусироваться на одной точке. Образ молодой знахарки начал расплываться; казалось, что она отступает куда-то по длинному тоннелю. Грейс услышала поющий голос, и поняла, что это ее собственный голос. Почему она поет? Нет, не поет… стонет.
Грейс упала на постель из листьев банана. Ей показалось, что из ее тела ушла вся сила. «Мои пациенты, — подумала она. — Где все? А Марио?» Ее голова снова начала раскалываться. Она приложила руку к виску и почувствовала биение пульса, потом закрыла глаза и потеряла сознание.
Вачера сидела на корточках возле девочки и бормотала магические заклинания, снимая листья и проверяя состояние раны. Вокруг была сильная краснота; это означало, что злобные духи пробрались в кожу, поэтому знахарка взяла несколько листьев из мешочка у себя на поясе, положила их в рот, разжевала, а затем прилепила к ране, которая была зашита волокнами коры. Когда свежие сухие листья были прикреплены на место, Вачера проверила состояние ожога на спине девочки. В тыкве было достаточно много сока алоэ для еще одной примочки; позже ей придется послать Дэвида за соком. Но где он сам?
Дождь все лил. Потоп не прекращался ни на минуту. Весь мир вокруг стал серым и залитым водой.
Вачера снова укрыла девочку теплой шкурой козы и повернулась к мемсааб, которая все еще была без сознания. Вачера внимательно разглядывала ее. Она никогда еще не видела белую женщину так близко, никогда не прикасалась ни к одной из них. Она уставилась на удивительно бесцветную кожу, на каштановые волосы, тонкие, как волокна кукурузного листа. Она подняла руку врача вверх и изумилась, не заметив на ней мозолей. Эта мцунга была как новорожденный козленок, такая же белая и мягкая. Вачеру поразила мысль, что такая хрупкая женщина смогла выжить на земле кикую. А они выживали, и каждый день приезжали все новые со своими шлемами, которые были шире их плеч, со своей одеждой, которая защищала каждый кусочек их ранимой кожи.
Что заставляло их приезжать сюда? Почему они жили здесь?
Вачера подсела к спящей мемсааб и приложила руку к прохладному сухому лбу. Биение жизни было заметно на шее мемсааб, это пробивалась энергия духа ее рода, а он был сильным. Она выздоровеет, будет жить. Но наполовину ослепнет. Вачера ничего не могла сделать, чтобы мемсааб не потеряла зрение.
Вошел Дэвид, стряхнул капли дождя, присел на корточки возле огня и украдкой бросил взгляд на белую девочку, спящую в его постели: он хотел, чтобы она умерла.
