— Что за ерунда! — Я отшвырнул коробку и задумался. Пора было кое-что прояснить…
Я подошел к столу, чтобы включить настольную лампу. Около пишущей машинки с началом английской статьи о русской мафии, которую я давно уже выучил наизусть, небрежно валялась сложенная пополам половинка ватмана. Автоматически я развернул листок и уставился на серый грифельный рисунок.
На нем была уже знакомая мне девушка с арбалетом, прекрасноокая охотница, застывшая на одном колене. Тетива натянута, стрела вот-вот готова сорваться и взлететь. Жесткие губы… Хищное выражение лица… Восточный разрез глаз… Это была Кэтрин!
Я закрыл глаза, вспоминая, как будто кошмарный сон, слова умирающего Толенкова. Передо мной вставало его меловое лицо. «Я — пас… Теперь твоя очередь… Расправься с этой бабой… От меня ей вот это. — Славка стреляет в окно. И потом: — Она втянула меня… Мне больше не жить…»
Я не верил своим собственным мыслям, я не верил листку бумаги, который дрожал в моей руке. Я не верил самому себе…
С ненавистью и тяжестью в груди, презирая себя самого за то, что собирался сделать, я сел в кресло, поставил на колени телефон. Противно кружилась голова, все плыло и таяло перед глазами. Неужели она… Она… Она… Я чувствовал себя предателем…
За окном уже совсем рассвело. Хлопали двери подъезда — люди спешили на работу. Во дворе рычали моторами разогреваемые машины, соседи за стенкой включили магнитофон с жизнерадостной мелодией.
Я набрал номер справочной:
— Будьте добры, телефон следователя прокуратуры Молодцовой Татьяны Георгиевны.
— Год рождения?
Я задумался, просчитал кое-что в уме и уверенно сказал:
— 1958-й…
Снова набрал номер.
— Татьяна Георгиевна? Простите, что беспокою вас в такую рань… Это Копцев Сергей, ваш подопечный… Да-да, тот, что сбежал… Вы когда на работу приходите? К девяти? Я буду вас ждать. Да, оформите мне, пожалуйста, явку с повинной… Да, я надумал сдаться… Да, я знаю, кто убил Максютова… Да, у меня есть улики… Вы хотите узнать, кто это?.. А вы сидите или стоите?.. Только не падайте со стула, пожалуйста!.. Это американская журналистка Кэтрин Мэйфлауэр!
Вздрогнув от резкого звука за спиной, я замер на полуслове — в коридоре явственно хлопнула входная дверь.
— Положи трубку, — послышался негромкий, очень знакомый голос. Я обернулся.
На пороге комнаты стояла Кэтрин. В ее волосах блестели капли дождя, а в руках опасно поблескивал черный пистолет.
Я опустил трубку.
Мы оба молчали, глядя друг на друга. Я — напряженно и со страхом, она — холодно и спокойно, как будто на что-то решаясь.
Я привстал с кресла.
— Сиди, — отрезала Кэтрин, и я плюхнулся обратно, завороженно глядя прямо в черную бездну дула.
Не опуская пистолет, она молча прошла в комнату, устало бросила сумку на стол и, все еще продолжая целиться в меня, одной рукой выдернула шнур телефона.
— Я мог бы догадаться раньше, — обронил я, следя за ней.
— Возможно. — Кэтрин присела бочком на край стола и снова уставилась на меня жутким оценивающим взглядом. Кажется, она раздумывала, пристрелить меня прямо сейчас или дать еще немного помучиться.
— Ты хочешь меня убить? — мгновенно пересохшими губами прошептал я.
— Неплохая мысль, — холодно бросила Кэтрин. — Жаль, что она пришла мне в голову слишком поздно…
Легкий американский акцент совершенно исчез из ее речи. Теперь это был голос, абсолютно точно и правильно произносивший слова, это был голос, своей правильностью достойный дикторши Центрального телевидения. Теперь ей уже не нужно было притворяться передо мной. Да и правда — зачем, если у нее в руках пистолет и она через пять минут отправит меня на тот свет…
— Что ты хочешь сделать? — напряженно спросил я. Где-то я читал, что убийцам следует заговаривать зубы перед тем, как они тебя собираются прикончить. Будто бы они от этого мягчеют и проникаются жалостью к своим жертвам, отчего им как бы трудно становится их убивать.
— Да вот, думаю пока, как с тобой поступить… Самолет только через четыре часа, а сидеть два часа с трупом очень скучно. К тому же утро, соседи услышат выстрелы… Даже не знаю… — Она с сомнением посмотрела в мою сторону. — Хотя, конечно, можно стрелять через подушку…
— Давай посидим просто так. Поболтаем, — мило улыбаясь, предложил я. — Расскажи мне, зачем ты все это делала.
— Зачем тебе это знать?
— Да так… Интересно все-таки… И вообще, любопытно узнать, как зовут женщину, с которой прожил четыре месяца. Хотя бы перед смертью.
— А ты еще не догадался? — холодно улыбнулась моя бывшая любовь и добавила: — Ну что ж, последнее желание приговоренного — закон для его палача…
Не выпуская пистолет, наморщив от напряжения и боли лоб, левой рукой она сняла свои роскошные, густые, цвета воронова крыла волосы. Под ним оказался ежик коротких светлых волос, как будто только недавно отросших после стрижки наголо. Немного наклонив голову и нахмурив брови, она подцепила ногтем что-то в углу глаза, и через секунду на ладонь выпали две синие контактные линзы.
Я смотрел на нее во все глаза. Сквозь знакомый и еще недавно такой привычный облик постепенно начали проступать далекие, полузабытые черты другой женщины…. Женщины, у которой прохладные руки, которая пахнет подснежниками и талым снегом, которая умеет целовать так, что корчишься в ее постели от сладостного огня…
Устало помассировав припухшие веки, она взглянула на меня ледяными серыми глазами и, не опуская пистолет, каким-то севшим голосом произнесла:
— Ну как тебе бал-маскарад?
Я судорожно сглотнул комок слюны, вставший поперек горла.
— Отлично! — Я смотрел на нее во все глаза, не зная, что еще сказать. В голове вертелся только один вопрос. И я задал его: — Как тебе удалось тогда остаться живой?
— Легко! — Инга спокойно откинула голову на спинку кресла и теперь смотрела на меня из-под опущенных ресниц. Пистолет она все так же держала в руке. — Вышла через дверь и уехала на машине.
— Но ведь… Ведь машина сгорела… Ведь нашли твое обуглившееся тело! — изумленно воскликнул я. — То есть не твое, конечно… Но чье тогда?
— Слушай, у тебя, по-моему, предсмертный приступ любознательности, — с легким раздражением произнесла Инга. — Зачем тебе это знать? Не лучше ли умереть в блаженном неведении?..
— А все-таки, расскажи, — настаивал я, чтобы выиграть хотя бы десять лишних секунд жизни. — Тем более, кажется, я больше никому не смогу рассказать про твои подвиги. Почему бы тебе не поделиться со мной воспоминаниями?
— И правда, почему? Ну ладно… Уговорил… Только вот что… Чтобы мне было спокойнее, я, пожалуй, сначала лишу тебя возможности сопротивляться, а потом…
