— Вы что, порезались при бритье, босс? — осторожно спросил Тони, а Алекс в изумлении воскликнул:
— То, что предсказала Лиз! Боже! Она была права! А я думал, что она дурачит меня!
— О чем ты толкуешь, Алекс? — спросила Миранда.
— О том, что я по глупости своей забыл. У нее было видение: человек в белой футболке отдает жизнь, чтобы спасти Гладстоун. И пуля пронзила его сердце.
— Он не умрет. Если только ты заткнешься и поторопишься помочь ему, — начала приходить в себя Миранда.
— Но как такая пуля могла не убить? — не мог прийти в себя от изумления Алекс.
— Скажем так — меня спас ангел-хранитель.
Это произнес Бишоп, почти не разжимая губ.
Тони, взяв на руки Бонни, вгляделся в ее ладони. Из нежной кожи сочилась кровь, из каждой поры.
— Дорого это достается, — едва слышно произнес он.
— За такие чудеса раньше сжигали на кострах, — предупредила Миранда.
— Я повешу на рот замок, — пообещал Тони.
Через два часа, когда Бонни, уже погруженная в успокоительный, восстанавливающий силы сон, находилась под бдительным наблюдением доктора Дэниэлса и его сына, вся троица агентов ФБР и почти весь состав полиции Гладстоуна обшаривали сверху донизу уединенный дом мэра, дотоле столь уважаемого.
Самые интересные находки были обнаружены в подвале. За сваленными в кучу старыми, поломанными стульями и прочей мебелью скрывалась дверь в потайное помещение. Там была настоящая сокровищница Али-Бабы — склад оборудования и дорогих химикатов, как определила доктор Эдвардс, недоступных по цене даже лабораториям в штаб-квартире ФБР в Куантико.
Но впечатляло не только это, а еще и аккуратная документация. Архив за двадцать лет.
Алекс, изрядно потрудившийся над старыми полицейскими протоколами, мог сейчас оценить, с каким терпением и педантичностью фиксировал Макбрайд результаты своих экспериментов.
Правда, для Алекса и Миранды большая часть того, что они успели пробежать глазами, представлялась полной абракадаброй, зато Шарон хмуро отметила:
— Бьюсь об заклад, что он был близок к большому открытию.
— Неужели? В какой области? — язвительно поинтересовался Алекс.
— В весьма серьезной, — ответила Шарон. — Консервация изъятых у живого организма органов. Пока это еще не решенная до конца, но очень важная проблема.
— Пожалуй, наш город упустил шанс прославиться, — со злой иронией сказал Алекс.
— И вряд ли даже вы, шериф, со своими сотрудниками сможете прославиться. Боюсь, что все это канет бесследно в секретных архивах ФБР, — не без основания предсказал Тони. — Что вы скажете, шеф?
Впервые после ранения к Бишопу кто-то обратился с вопросом. До этого его берегли, хотя и позволили присутствовать при обыске. Бишопа воспринимали как экспонат из музея, с которого буквально сдували пылинки. Кроме Миранды да еще, вероятно, Тони, никто еще до конца не понял, что с ним произошло, но все строили догадки.
— Мое мнение? — спросил Бишоп. — Ты хочешь знать мое мнение, Тони?
— А как же, шеф.
— Надо срочно вызвать команду из Куантико и увозить все отсюда. И как можно меньше прикасаться здесь к чему-либо.
— Почему у меня такое ощущение, что дело еще не закрыто? — спросила у Бишопа Миранда.
Выйдя из подвала, они, не договариваясь, одновременно остановились, пропустив всех вперед.
— Чудовище умерло? — допытывалась Миранда у погруженного в раздумья Бишопа. — Или нет?
— В природе человека заложено стремление определить всему начало и конец. А с концом — запечатать в пробирку, наклеить ярлык и сказать: «На свете одним злом стало меньше».
— А разве не так?
Бишоп молчал.
— А если его следы вечны? — Миранда догадалась, о чем он думает, и ужаснулась: — Если они не стираются? Насколько далеко он протоптал вокруг себя дорожку?
Бишоп все еще не решался ответить.
— Ты что-то узнал… там, за пределом?
— Там было все… смутно. Одна дорожка вела к твоему дому.
Никогда раньше с такой осторожностью не вела Миранда свой джип по улицам города, хотя накопившиеся эмоции требовали выхода. Бишоп, молчаливый, замкнутый, только что вернувшийся оттуда, сдерживал ее. Они оба, на вид совсем спокойные, вошли в дом, только табельное оружие их было наготове.
Миссис Таск давно покончила со своей ежедневной уборкой и удалилась, погасив везде свет. Все было в порядке, но…
— Зачем она оставила спиритическую доску на столике? — возмутилась Миранда. — Я же просила ее выкинуть эту гадость.
Планшетка, словно разбуженная ее голосом, закрутилась с бешеной скоростью.
Миранда и Бишоп переглянулись.
— Если даже дух еще здесь, он не способен сдвинуть планшетку.
«Мы оба не медиумы, — почти одновременно подумали Миранда и Бишоп. — Кто заговорит с ним?»
Сомнение было мысленно разрешено в пользу Миранды.
— Кто ты?
Стрелка указала на буквы.
«Л…и…н…е…т».
— Это точно она? — насторожился Бишоп.
— Я не знаю. Но кто бы это ни был, нельзя такой факт оставить без внимания и не узнать, что за этим кроется, — сказала Миранда. — Если это ты, Линет, то скажи: что тебе надо?
Бишоп схватил блокнот и карандаш и начал поспешно записывать буквы.
« Предупредить!»
— Предупредить? О чем?
«Бонни!»
— Что с Бонни?
«В опасности!»
Миранда мельком взглянула на Бишопа и вновь сконцентрировала внимание на мечущейся по окружности стрелке, указывающей на буквы. Стараясь сдержать дрожь в голосе, она спросила:
— Линет! Ты считаешь, что Бонни грозит опасность?
«Да».
— От кого она исходит?
«От того, кто вошел со мной, когда она открыла дверь».
Стрелка замерла, потом задвигалась все медленнее, с большими интервалами.
— «Он плохой, очень плохой, ему нужна Бонни».
— Линет! — позвала Миранда, но безрезультатно.
Сеанс спиритической связи прекратился, словно кому-то там, за стеной, разделяющей две полярные формы существования, совсем по-земному сдавили горло, лишили голоса и дыхания.
Миранде стало ясно, что, вздохнув облегченно после трудной победы над маньяком, обошедшейся без новых жертв, она инстинктивно упрятала в дальний уголок сознания мысль, всегда ее пугавшую: Бонни угрожает нечто не из плоти и крови.
И не только Бонни. Этот дух еще недавно пробил брешь в защите Миранды и едва не погубил ее, желая вселиться в живой разум. В ужасе Миранда обратилась к Бишопу за советом, хотя это было жестоко и рискованно.
— Прости… но ведь ты побывал там. Может, был какой-то намек?
Чудовищно было задавать подобный вопрос человеку, только что воскресшему из мертвых, и заставлять его возвращаться в кладовую памяти, которую он сразу же запечатал надолго, вплоть до своей естественной кончины.
