сказал брат. – Кто знает, что за дерьмо случится между предками в ближайшие выходные?
Однажды, после долгого периода холодного отчуждения, Стивен проснулся, чтобы идти в школу, и обнаружил свою мать сидящей на постели. Она сказала сыну, что ее роман с парнем с татуировкой дракона окончен, и она признается в своем поступке отцу, когда тот вернется через два дня из Германии. Когда Стивен спросил, почему родительница так сделает, он был удивлен, услышав мотивы ее решения.
Она объяснила, что уже давно знает о неверности мужа, но предпочитает ничего не замечать. Она постоянно твердила себе, что так ведут себя все могущественные мужчины, и примет это, если очередная измена не повредит репутации семьи. Но двойные стандарты вероломных супругов, которые требовали верности от жен, постепенно начали грызть ее изнутри. Снова и снова она думала о том, чтобы поговорить с Эдвардом откровенно, но не нашла в себе ни сил, ни мужества.
Она клялась, что изменила отцу лишь с одним этим человеком, и рассказывала, как бесконечно унизительно быть обвиненной собственным сыном. Она признается мужу, и это будет способ начать серьезный разговор. Если он хотел свободу иметь любовниц вне брака, то должен предоставить ей те же права, иначе им нужно расстаться.
Стивен сочувствовал матери, и, хотя обычно ему не хотелось обсуждать сексуальную жизнь с женщиной, которая его родила, он решил, что его недавний опыт с Лолли может оказаться полезным.
– Если бы Анна не убедила Лолли простить меня, а Лолли не нашла в себе сил, я мог бы стать таким же, как папа. Отношения между нами – лучшее, что случалось со мной когда-либо. Теперь мы действительно счастливы.
– Я рада за тебя, Стивен, – ответила она. – Вот видишь! Даже такая юная девушка, как Лолли, достаточно уважает себя, чтобы не мириться с изменами. Я должна занять твердую позицию по отношению к Эдварду, который утверждает, что любит меня.
Стивен заверил мать, что отец, очевидно, любит ее, и он уверен, что все будет хорошо. Легко сказать, но поверить в это было сложнее! Парню очень хотелось, чтобы мать просто поговорила с мужем о его изменах, не упоминая свои собственные. Отец отличался неистовой гордостью. В корейской культуре мужчины пользовались гораздо большим уважением, чем женщины, и стандарты поведения там были совершенно иными. Стивен предложил бы родителям поехать куда-нибудь вдвоем, особенно если он вместе с Анной будет в Калифорнии.
Второй и более важной причиной, по которой Анна согласилась полететь на «Коачеллу», стало следующее: она наконец решила, что ей делать с Александром и Вронским. Гринвичский Старик постепенно восстанавливался после аварии и на выходных собирался ехать в Гарвард, надеясь сдать хотя бы часть зачетов за семестр. Он записался на летние курсы и нанял частного физиотерапевта, чтобы тот помог ему с дальнейшей реабилитацией. Анна видела бойфренда всего три раза за последние недели с тех пор, как он попросил ее немного подумать об их отношениях, и ее визиты были для него пыткой. Не помогало и то, что Элеонора подстерегала девушку каждый раз, когда она уходила от Александра, и требовала досконального отчета.
Элеонора получила от сводного брата строгий приказ быть с Анной милой, поэтому изо всех сил пыталась притворяться, но ее презрение сочилось с каждым произнесенным слогом. Однажды она не смогла сдержаться после того, как они попрощались.
– Он слишком хорош для тебя, – прошептала Элеонора.
Анна знала, что должна идти к машине, однако стиснула кулаки и развернулась лицом к заклятому врагу.
– Что это было, Элеонора?
– Слишком. Хорош. Для. Тебя, – повторила она. – Я всегда знала. Тот факт, что он решил дать тебе второй шанс, делает его святым.
Анна не потрудилась ответить, понимая, что таким образом заставит Элеонору занервничать от страха, что Анна расскажет об этом Александру. Но, когда она села в машину, руки предали ее, сжав руль до побелевших костяшек. Она затормозила на обочине, как только отъехала достаточно далеко, и заплакала. В последние две недели Анна прокручивала в голове события тех лет, которые она провела с Александром. И хотя бойфренд никогда не был самым очаровательным парнем, он ставил ее на пьедестал и обращался с девушкой, как с королевой, поэтому список ее жалоб был не таким длинным, как ей хотелось бы.
Странно, но именно слова Элеоноры помогли Анне на следующее утро, когда она проснулась, принять окончательное решение. Она не была согласна с тем, что Александр слишком хорош для нее, так как у него имелись недостатки, как и у всех остальных. Однако она согласна, что бойфренда можно назвать святым, поскольку он готов принять ее обратно. Мысль о том, чтобы быть девушкой святого, заставила ее задуматься. Не набить ли карманы камнями и войти в реку, как Вирджиния Вулф? [91]
Она прилагала достаточно усилий, чтобы быть подругой любимца Гринвича, так с чего бы ей хотеть быть подругой святого из Гринвича?
После промежуточного экзамена Анна приехала к Александру, чтобы сообщить о своем решении. Он спокойно воспринял новость и признался, что не питал особых надежд на примирение. Она сказала, что однажды он простит ее за такое поведение. Анна добавила, что хотела бы его поблагодарить: ведь именно он заставил ее потратить некоторое время, чтобы серьезно поразмышлять о том, чего она хочет в жизни.
– Мне надо просто побыть Анной К. без каких-то дополнительных ярлыков, – сказала она. – Не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с парнем. Пока что я собираюсь побыть одна.
Когда Анна говорила эти слова, она действительно так думала. Но она чувствовала, что жаждет увидеться с Вронским. Она ужасно по нему скучала. Если они решат начать встречаться, это будет прекрасно, но она не собиралась становиться подружкой Графа. Она кое-что поняла, спрятавшись в шкафу и слушая, как Кимми отчитывает Алексея за то, как он с ней обращался.
Вронский еще не готов быть ее или чьим-то еще парнем.
Разлука пошла ей на пользу, очистило разум и тело от ошеломляющих чувств, которые она испытывала во время их тайного романа. Это время Анна потратила на то, чтобы наверстать упущенное в учебе, отоспаться и потусоваться с Дастином, который всегда заставлял ее чувствовать себя тем, кем она хочет быть. Конечно, она миллион раз хотела написать Вронскому, или позвонить, или даже помчаться к нему посреди ночи, чтобы посмотреть на спящего юношу (будь такое возможно), но она сдержалась.
С каждым прошедшим днем ей становилось немного легче, физические симптомы болезненной страсти утихли, хотя она уже не могла перестать думать о нем. Поскольку ее
