себе прикоснуться.
При этой мысли меня бросает в дрожь.
В дверь быстро стучат, и в комнату проскальзывает Палмер, полностью одетая и готовая куда-то идти.
– Ты еще в кровати! – ее голос звучит обвиняюще.
Я откидываюсь на подушки, голова погружается в пуховую мягкость.
– Ну и что? Сегодня же воскресенье.
– Папа ждет нас на завтрак в «Уитморе».
«Уитмор» – модный отель в центре Сан-Франциско; когда-то особняк одной из самых богатых семей на Западном побережье.
– Он уже уехал вместе с Лори. Я сказала, что нас отвезешь ты.
– Я не готова. – Я закрываю лицо руками. Так и представляю: я ем киш и французские тосты бриошь, потягиваю «Мимозу» [16] и узнаю знакомых за другими столиками. А папа, раздутый от гордости, рассказывает о своих девочках, взглядывает на Лори.
Нет, спасибо.
– Ну так собирайся. – Палмер шлепает по моим укутанным в плед ногам. – И побыстрее.
Я подчиняюсь, поручив младшенькой выбрать мне наряд. Вернувшись домой вчера вечером, я приняла душ, так что эта часть приготовлений, к счастью, отпадает. Я делаю легкий макияж. Палмер завивает мне волосы.
Из дома мы выходим примерно через двадцать минут. Просто чудо.
К удивлению, движение на дорогах тоже на нашей стороне, и когда мы входим в ресторан отеля, папа и Лори только принимаются за еду. Папа замечает нас, его глаза загораются, он вскакивает на ноги, бросив салфетку на стол.
– А вот и мои девочки! – приветствует он нас. Палмер, как восторженный щенок, кидается к нему, обнимает и целует в щеку. Мое приветствие более холодное. Более утонченное. Я все еще немного обижена из-за того, как он вчера со мной обращался, и хочу, чтобы он знал об этом.
Лори наблюдает за нами с тонко завуалированным отвращением на лице. Она пока не осознала, в чем заключается цель позднего завтрака в отеле, хотя суть показушного субботнего ужина в клубе, безусловно, понимает. Если она продержится достаточно долго и родит от отца детей, то, в конце концов, поймет.
Может быть.
Я думаю о Лори. Особенно теперь, когда знаю, что Джозеф, сын пластического хирурга, пытается залезть к ней в трусики.
Мерзость.
Папа отправляет нас к шведскому столу. Мы берем тарелки и расхаживаем среди заставленных едой столов. Это не типичный шведский стол «бери все, что можешь съесть», которые популярны в центральной части США. Единственное, с чем могу это сравнить, – воскресный бранч в Ritz [17] в Париже. Здесь нет переваренных яиц в огромном чане, подогреваемом под лампой. Здесь изящные стеклянные тарелки со свежими пышными блинчиками и идеально золотистыми хрустящими французскими тостами. За перегородкой ждет повар, готовый испечь блинчик с любой начинкой, какую пожелаете. Разнообразие свежеиспеченных булочек и свежайшего сыра. Мясо всех видов, большинство из которых вы никогда бы не подумали съесть на завтрак. Сладкая выпечка, напоминающая произведения искусства.
И шампанское. Много шампанского. В школьные годы я чувствовала себя ужасно взрослой, когда отец брал меня сюда. Особенно мне запомнился один воскресный бранч. Мне было семнадцать, я только окончила школу, и было холодно. Типичный летний день в Сан-Франциско. Я выпила столько шампанского, что раскраснелась и постоянно болтала. В общем, была сама собой, если умножить на миллион.
Как только мы усаживаемся за стол, где нас ждут свежие коктейли, папа заводит:
– Где ты была вчера вечером?
Мой рот набит омлетом, который мне только что приготовил шеф-повар. Я жую, а папа наблюдает за мной, готовый уличить во лжи. Пусть мне всего двадцать и я еще только вступаю во взрослую жизнь, но я живу с ним достаточно долго, чтобы знать, что у него на уме. Мне хорошо знакомы его вопросительные взгляды, его подозрения.
– В Окленде, – отвечаю я, проглотив омлет и сделав глоток «Мимозы». В коктейле больше шампанского, чем апельсинового сока, и пузырьки щекочут мне нос.
Его правая бровь взлетает вверх.
– Какого хрена ты делала в Окленде?
Лори кладет руку ему на плечо:
– Брайан. Пожалуйста. Тебя услышат.
Он тяжело дышит. Его ноздри раздуваются. Я продолжаю есть омлет, хотя внутри дрожу от страха. Я не думала, что он настолько разозлится.
– Ты знаешь, во сколько ты вернулась домой? – спрашивает он напряженно.
Я кладу вилку на край тарелки и встречаюсь с ним взглядом.
– Да, папа.
– Полагаю, в Окленд ты ездила не одна.
Я молча качаю головой.
– В кампусе ты живешь самостоятельно, но здесь, под моей крышей, ты должна следовать моим правилам. Ты поняла?
Я киваю и склоняю голову, опустив взгляд. Ему это и нужно – послушная дочь, публично наказанная посреди одного из лучших в городе ресторанов. Здесь обедают деловые партнеры. Мужчины, с которыми он играет в гольф. Женщины, с которыми он, возможно, спал. Это его территория, и мне повезло, что меня пустили сюда.
– А с кем ты была, Хайден? – спрашивает Лори. Я слегка поднимаю голову, глядя на нее. Это не по сценарию. Мне не нравится, что она вмешивается. В прошлом, когда я попадала в похожие ситуации, то сразу признавала свою вину, и отец не вдавался в подробности. Он быстро забывает, с кем я была и что делала.
Потому что он не хочет знать? Не хочет иметь представление о том, чем может заниматься его старшенькая, когда гуляет допоздна?
Это мое предположение.
Лори же очень любопытна. Хуже того, она, возможно, беспокоится, что я была с ее драгоценным Джозефом. Я не отвечаю. Лори, у которой язык без костей, продолжает:
– Джозеф ушел вскоре после тебя.
Интуиция меня не подвела. Я по-прежнему не отвечаю. Мои губы складываются в легкую улыбку.
Ее взгляд пронзает меня. Ревность ей не к лицу.
Я смотрю на отца. Он заметно расслабился. Напряжение спало с его плеч. Вероятно, он доволен, что я ездила в Окленд с Джозефом. И занималась бог весть чем. Надеюсь, Лори в подробностях представила, как мы сплелись в экстазе, обвив друг друга руками и ногами, как лианами. Она заслужила это за то, что поддалась искушению изменить отцу.
Если он когда-нибудь поймает ее с Джозефом, ее ждет адская расплата.
– Ты пойдешь с нами на вечеринку, – сообщает он так, будто выбора у меня нет.
– Но мне пора ехать. Завтра к первой паре.
– Ты все равно вечно не спишь по ночам, – возражает он. – Ты едешь с нами. К себе вернешься позже.
Я непонимающе моргаю и перевожу взгляд на Палмер. Она слишком занята едой и ведет себя так, будто все, что сейчас происходит, – не происходит вовсе.
Завидую ее молодости.
К ней тоже предъявляются ожидания, но не
