– рогалик, от которого он откусывает огромный кусок и смотрит на нас, моргая в ожидании ответа.
Да что такое с этой семьей, почему они все время мешают?
Ашер рассказывает какие-то сплетни об игроках команды. Тайсон принимает это без каких-либо дальнейших вопросов и переходит к следующей теме:
– Мы с Маком хотим заняться греблей на байдарках. Вы в деле? У нас их четыре.
– Я пас, – отвечает Ашер, а затем поворачивается ко мне. – Ты в деле?
– Я не умею.
– Тебе понравится.
– Мы тебя научим, – говорит Тайсон. – Это не слишком сложно.
– Я промокну?
Усмешка возвращается на губы Ашера:
– О, ты промокнешь. Я позабочусь об этом.
Тайсон фыркает:
– Думаю, этот идиот говорит «да», так что надень купальник.
Ашер
Это наш третий день тут, и у меня запланирован телефонный разговор с Треем, который начнется через несколько минут. Бейли сидит в ногах моей кровати и пьет кофе из розовой кружки в горошек. Любимая розовая в горошек кружка Лолли. Очевидно, Бейли покорила ее. Если она пьет из кружки, к которой мне никогда не разрешалось прикасаться, значит, Лолли относится к моей сиделке запредельно хорошо.
На самом деле это немного настораживает.
Когда мы вернулись с гребли на байдарках, куда ходили с моими двоюродными братьями, я приготовил свежий кофе и несколько яиц, чтобы разделить все это с Бейли. Она молчала, пока мы ели, и я не могу расспрашивать ее, когда поблизости моя семья.
Похоже, я наговорил слишком много, когда она пыталась извиниться за то, что приставала ко мне прошлой ночью, но я хотел, чтобы она знала, что в извинениях на самом деле нет необходимости. Она великолепна, и я вполне ощущаю ее влечение.
Но у меня нет времени обдумывать все это, потому что начинает звонить телефон, и я принимаю вызов.
– Как поживает мой любимый центровой? – спрашивает Трей вместо приветствия.
– Привет, Трей. Просто отлично. Головные боли теперь гораздо реже, я потихоньку расслабляюсь.
– Что ж. Это хорошая новость.
– Ага. Бейли тоже тут, если хочешь поздороваться, – я поднимаю телефон, переключенный на громкую связь.
– Привет, Трей, – Бейли придвигается ближе, ставя кружку на прикроватный столик, чтобы сесть рядом с телефоном.
– Здравствуйте, юная леди. Как поживает наш пациент? Как там дело с ушибом?
Бейли смотрит на меня, ожидая, что я покажу ей свою ногу, чтобы она смогла ответить Трею. С первого дня, как мы приехали, и она обкладывала меня пакетом с горошком на веранде, я старался, чтобы эти ловкие пальцы не подходили слишком близко, ну, к моим самым важным органам, так что на самом деле последние пару дней у нее не было возможности взглянуть на синяк.
– Дай я его осмотрю, – говорит Бейли, завершая длинную паузу в разговоре. – Можно? – спрашивает она меня тише.
– Попробуй, – бормочу я.
Я откидываюсь на постель, опираясь на локти, и наблюдаю, как она задирает правую штанину шорт, проводя теплой ладонью по моему бедру. Я прерывисто вдыхаю, когда она отодвигает мои боксеры в сторону, осторожно, чтобы не обнажить меня больше, чем следует.
Темно-фиолетовый цвет кровоподтеков сменился розовым и лавандовым. Я не могу не заметить беспокойства на лице Бейли, когда она смотрит на мою травму.
– Опухоль спадает? – спрашивает Трей.
– Отчасти, – говорю я, чувствуя легкое головокружение.
Не нужно быть медиком, чтобы понять, что другая часть моего тела опухает сейчас по совершенно иной причине. К счастью, Бейли, похоже, ничего не замечает или чертовски хорошо притворяется, будто ничего не замечает.
– Продолжайте прикладывать лед и сразу же звоните мне, если что-то изменится.
– Непременно, – удается сказать мне. Когда я наконец поднимаю взгляд, то вижу ясные, блестящие добрые глаза Бейли. Ей нравится это – быть тут. Помогать мне. Ухаживать за моими травмами и ушибами. Мне это тоже нравится – слишком сильно.
– Поправляйся, братан, – раздается глубокий мужской голос на заднем плане.
Трей откашливается:
– Это Лэндон. Я перевязывал ему запястье.
– А, передай спасибо, я так и сделаю, – отвечаю я.
На заднем плане слышатся еще несколько возгласов и пожеланий от парней из моей команды, отчего, закончив разговор, я улыбаюсь.
Бейли с любопытством наблюдает за мной, как будто пытается собрать что-то воедино. Я жду, зная, что у нее есть что-то на уме.
Наконец она говорит:
– Для тебя это, должно быть, совсем иначе, быть тут, в окружении всех этих женщин, а не полных тестостерона разговоров в раздевалке, к которым ты привык.
– Ну да. Пожалуй. Но я тут вырос, так что для меня это нормально. Я не против женских разговоров.
Она улыбается:
– Я вижу.
– Плюс, я реально ненавижу гендерные стереотипы.
– Ты? – Голос Бейли полон изумления. – Ты – самый мужественный мужчина из всех, кого я знаю. Звездный спортсмен. Мистер крутой хоккеист.
Забавно осознавать, что она видит меня именно таким.
– Фу. Может быть? Но, черт возьми, я бы с радостью остался дома, готовил и убирал весь день, если б у меня была жена, которая зарабатывала бы нам на жизнь.
– Хм, – она обдумывает это, все еще глядя на меня.
– И, если я вдруг заплачу под песню Over the Rainbow, никто не должен меня осуждать.
Она смягчается, опершись рукой на кровать рядом:
– Ты прав. Никто не должен. Это очень красивая песня.
– Чертовски верно. Нас, мужчин, фактически приучают к тому, что нехорошо демонстрировать свои чувства и эмоции.
– Правда, я никогда не думала об этом с такой точки зрения, – тихо говорит Бейли. Она все еще так и сидит рядом со мной на постели.
– Спасибо за то, что ты здесь. За все. За то, что присматриваешь за мной.
Ее рот приоткрывается, и она переносит свой вес так, что склоняется чуть ближе:
– Это совсем не трудно.
Когда я накрываю ладонь Бейли своей, она ее не убирает, как я отчасти ожидал.
– И все же. Я ценю это. – Голос у меня хриплый. Я не могу отрицать, что мы переживаем какой-то момент. Похоже, между нами есть химия, которую я пытался отрицать: все эти горячие взгляды, которыми мы обменивались последние несколько дней, вырываются на поверхность. Я наклоняюсь, и Бейли делает то же самое, пока не оказывается достаточно близко, чтобы я мог прижаться губами к ее губам. Я чувствую ее легкий вздох удивления и, всосав ее нижнюю губу, углубляю наш поцелуй.
Она целует меня в ответ умело и уверенно, убежденная в том, что да, прямо сейчас мы должны целоваться. Как будто ничто не имеет
