не самое подходящее выражение. И все же при нашей встрече мое сердце забилось чаще. А когда я решила, что он меня обнимет, я чуть не слетела с катушек. В общем, я думаю о нем больше как о парне, чем как о коллеге.
И вдруг – Уилл.
Не знаю, что и делать. Я всегда была крайне моногамной влюбленной.
Короче, я запуталась… Зажмуриваюсь и с удовольствием представляю Уилла рядом. Голубые глаза и буйные рыжие волосы – и все это в закатном свете. Начать встречаться с Уиллом – все равно что пристегнуть ремень в машине. Все на своих местах, как и должно быть. Кэсси с Миной. Я с ним.
Вот только мои мысли все время возвращаются к глазам цвета лесного ореха и нелепым белым кроссовкам.
Тут Кэсси пихает меня локтем.
– Эй, начинается.
Я открываю глаза.
Первое, что я замечаю, – это не грохот салютных залпов. А нога Мины, которую она забросила на ногу Кэсси. И их сплетенные вместе руки, нежно покоящиеся на Минином животе.
На рассвете я медленно открываю глаза. Чувствую себя немного потерянной. Меня все еще удивляет, что я просыпаюсь на нижнем ярусе. Надо мной мирно посапывает Кэсси. Она не храпит, но издает во сне звуки, которые я помню с самого детства.
Забавно: что-то меняется, а что-то – нет.
Я спускаюсь вниз в пижаме. На кухне пьет кофе Надин.
– Ксавье спит? – спрашиваю я.
– Да прям, – усмехается она. – Он в гостиной с бабушкой.
– Она сегодня уезжает?
– Завтра утром, – отвечает Надин. – Как салют?
– Буквально лучший в моей жизни, – говорю я.
Надин смеется.
– Что? – слабо улыбаюсь я.
– Просто «лучший» – такого у нас не бывает. Обязательно должно быть буквально лучший.
Внезапно раздается жуткий вопль.
– Ага – начинается, – вздыхает Надин и ставит кружку на стол.
Я иду за ней в гостиную и вижу, как хныкающий Ксавье брыкается в руках у бабули.
– Что случилось, малыш? – спрашивает Надин. – Что его так напугало?
– Этот страшный голубь, – говорит бабуля и показывает нам картинку в книжке.
– Эй, – предупреждает Надин, грозя пальцем, – голубь, не хулигань!
Бабуля смеется, и я сажусь на диван рядом с ней.
– Как дела, мейделе? – интересуется она, поглаживая меня по волосам.
– Хорошо.
– А на работу сегодня не идешь?
Я качаю головой.
– Это тоже хорошо. Ты очень много работаешь. Думаю, тебе надо взять выходной и как следует отдохнуть.
– Ну, мне еще стол на свадьбу украшать.
– Значит, ты занимаешься декором? – спрашивает бабуля. Я киваю. – Да… Большое дело. Я могу чем-нибудь помочь?
Кажется, она и правда этого хочет, так что я позволяю ей застелить обеденный стол газетами, а сама иду в подвал за банками и красками.
Потом вручаю ей кисть.
– Короче, я смотрела видео с ютьюба…
– Это группа, что ли? – уточняет бабуля.
– Чего?
Надин высовывает голову из-за двери и с усмешкой говорит:
– Она про U2.
– А-а-а. Нет. Это другое. Ютьюб – это вроде… – начинаю я и умолкаю. Как объяснить семидесятилетней женщине, что такое ютьюб?
В конечном счете я сдаюсь и начинаю разбираться с красками. У меня есть крутейшие, волшебные краски в пастельных тонах от Марты Стюарт [42]; они годятся для любых материалов, даже для ткани. Иногда я рисую ими маленькие цветочки на воротниках кардиганов. У меня есть одна теория. Ее суть в том, что без красок Марты Стюарт невозможно спланировать ни одну свадьбу. Подозреваю, что есть научные исследования, ее подтверждающие.
– Как красиво, – говорит бабушка.
Тогда я показываю ей, что красить и сколько слоев наносить, а затем мы не спеша приступаем к работе.
– Какая ты выросла талантливая.
Я не сразу понимаю, почему краснею. А потом вспоминаю разговор.
С Уиллом. И, как всегда, убийственно нетактичной Кэсси.
– Знаешь, моя мать была такой же. Твоя элтэрбобэ [43], то есть. Прекрасная была швея. – Бабуля подается вперед. – У нее была машинка «Зингер» двести первой модели, и она всю одежду шила сама. Получалось чудесно. В школе все девочки спрашивали у меня, где я покупаю платья.
Я киваю. Чувствую, что нужно что-то сказать.
– Она бы очень тобой гордилась, мейделе.
Перед моими глазами возникает картина: моя прабабушка дает пять другим нашим предкам в телевизионной версии Кэссиного рая.
– Скажи, а у тебя есть швейная машинка?
Я качаю головой:
– Я шью обычной иголкой.
– О, ну тогда с этим надо что-то делать. Молли, машинка изменит твою жизнь.
– Наверно.
Я улыбаюсь.
Тут я слышу шаги Кэсси на лестнице.
– Привет! Я ухожу! – говорит она.
– Постой-ка. – В гостиную входит Надин с Ксавье на руках. – Куда ты собралась?
– К Мине.
– Ладно, но к ужину ты должна быть дома. Бабушка у нас последний вечер.
– Э-э. Так. Мы хотели…
– Нет. В шесть часов ты должна умостить свою задницу вот на этот самый стул. Понятно?
Кэсси молча достает телефон и что-то печатает.
Надин качает головой.
– Йоу. Убери мобильный. Так разговоры не ведут.
– Я пишу Мине…
– Ага. Я догадалась.
В глазах Кэсси появляются чертики.
– Да я в прямом смысле слова написала ей о том, что в шесть мне нужно быть дома. Если бы ты дала мне секунду и не перебивала, то узнала бы…
– Эй-эй-эй, – одергивает ее Надин. – Не надо так со мной разговаривать. Теперь ты вообще никуда не идешь.
– Что?!
– Ты заслужила целый день с любимой семьей. Дома. – Надин пожимает плечами.
– Издеваешься? Из-за того, что я писала сообщение? Охренеть. Охренеть!
– Да, и за языком следи. Тут тоже не все гладко.
Кэсси всплескивает руками:
– А когда это тебя стало волновать?
– Знаешь что… – начинает Надин, но Кэсси ее перебивает:
– Это полный бред. Где Патти?
– Она сегодня принимает роды, – отвечаю я.
Кэсси пыхтит и падает в кресло.
– Хочешь помочь нам красить банки? – спрашиваю я через минуту.
Она язвительно хмыкает:
– Ну уж нет, спасибо.
– Ого, – говорю я.
– Господи Иисусе. Молли, хватит.
– А я ничего и не делаю.
– Уфф… Смотришь на меня как… Нет. Слушай, без обид, но как ты думаешь, чего мне хочется: красить гребаные банки с тобой и бабулей или тусить со своей девушкой?
Воцаряется мерзкая, пульсирующая тишина. В груди все сжимается, в горле становится тесно, но плакать я не стану. Не сейчас.
Но глаза колет. Поэтому я пялюсь в пол.
– А я хочу сказать, что обожаю телефоны «Эппл», – ни с того ни с сего объявляет бабуля. – И знаете, кого еще? Сири. Пробовали попросить ее поделить ноль на ноль? Шутки у нее будь здоров!
Знать не хочу, откуда
