что даже не знает, что отвечать.
Хотя…
Три точки.
Никаких особо. Хочешь потусить? Когда уходишь с работы?
Ой.
Охренеть.
В голове туман.
Ага! Ухожу в 4:30
Заметано, – отвечает он. – Встретимся у станции Такома? Есть одна идея… – и попсовый улыбающийся во все зубы смайлик.
Ого.
Что за идея? – спрашиваю я.
Он отвечает:
А тебе все скажи! Увидимся!
На Уилле галстук-бабочка. Я знаю, что это абсурд. Но еще более абсурдно то, что бабочка ему очень идет.
– Время ты выбрала идеально, – говорит он, заключая меня в объятия. – Я как раз торчал дома, и мне было пипец как скучно. А Мина больше на сообщения не отвечает…
Значит, Мина занята – вот почему он решил со мной погулять. Даже не знаю, как на это реагировать.
– Наверное, она с Кэсс.
Уилл с улыбкой пожимает плечами.
Мы заходим в метро – и во второй раз в жизни я оказываюсь на эскалаторе с Уиллом Хейли. И только мы ступаем на платформу, как приходит поезд.
– Вот видишь? Ты идеально выбрала время, – повторяет он.
В метро битком. Наверное, час пик. Я зажата между гигантской двухместной коляской и женщиной, читающей что-то с телефона. Пальцы Уилла на поручне буквально в дюйме над моими. И это должно сводить меня с ума.
Такой милый парень. И мы почти что держимся за руки… Думать о белых кроссовках мне сейчас строго воспрещается.
Мы сходим на Силвер-Спринг, поднимаемся наружу, и только теперь я понимаю, до чего сегодня тепло. Кардиган мне, пожалуй, уже не нужен, однако я ношу его как броню. Уилл идет по Джорджия-авеню, с улыбкой поглядывая на меня, а потом останавливается у магазина.
– «Виниловый Рай Джо», – читаю я вслух.
– Точно. Рай, – говорит он и толкает дверь.
Звенит колокольчик, и мы заходим внутрь.
– Вот, – показывает Уилл, оглядываясь на меня. Наши глаза встречаются, и он добавляет: – Смотри.
На длинных и узких полках вдоль всего прохода рассортированы виниловые пластинки. А дальше, в зале, поразительно розовые, как жвачка, стены, увешанные плакатами групп и обложками альбомов.
– Круто. – Я рассеянно просматриваю стойку с пластинками. – У тебя есть проигрыватель?
– Конечно, есть.
Уилл встает поближе. Мы не смотрим друг на друга, даже искоса, но стоим вплотную. Я стараюсь дышать спокойно. Признаюсь, он умеет меня взволновать. Более того, он может заставить меня забыть о Риде на целых пять минут. Я засекала. Хотя умышленно стараться не думать о ком-то – вовсе не то же самое, что о нем забыть.
– Ого, – быстро говорю я и беру со стойки альбом. На обложке изображены мужчина и женщина, полностью голые. С лобковыми волосами и всем остальным.
– Это Джон и Йоко, – поясняет Уилл. Он забирает у меня пластинку и переворачивает, чтобы показать изображение на обратной стороне. Там напечатаны их задницы. – Вызывающе, правда?
Он возвращает мне пластинку, и я снова смотрю на обложку. Альбом называется Unfinished Music No. 1: Two Virgins [57].
Если честно, на девственников они не похожи.
И еще: по-видимому, Джон Леннон – официально первый парень, которого я увидела голым. Я стараюсь не смотреть на его член. Интересно, они все так выглядят?
– Ты покраснела! – сияет Уилл.
– Ничего подобного!
– Покраснела! Я же вижу.
Голова кружится. Кажется, меня сейчас стошнит. Ничего не могу с собой поделать – это из-за мыслей о сексе. О сексе с Уиллом Хейли. И сексе вообще. Фишка в том, что мысли при этом у меня совсем не сексуальные.
Глупо, да? Это же секс. Он сексуален по умолчанию.
Но не для меня. Потому что когда в фильмах девушки томно стаскивают с себя футболку в полумраке, они перестают быть мной.
Я вовсе не томная девушка. У таких девушек плоский загорелый живот и красивая маленькая грудь – и глядя на экран, я всегда вижу, как парни мгновенно в них влюбляются. Это написано у них на лице.
Но у меня под футболкой ни плоского живота, ни красивых маленьких сисек. И нет во мне никакой томности. Под моей футболкой просто много меня. Слишком много.
Больше всего мне нравится в Уилле то, что при нем можно испытать внутренний нервный срыв, а он ничего и не заметит. В метро он много болтает и дурачится, а потом предлагает проводить меня домой. Хотя живет он вовсе не в Такома-парке. Даже не близко. Ему придется тащиться обратно до метро и ехать до Бетесды.
Не могу понять, что это значит. Эбби наверняка сказала бы, что я ему нравлюсь, но, может, он просто вежливый. Или любит гулять.
Я говорю ему не париться.
– Серьезно, Молли-Голли, я хочу тебя проводить, – улыбается он. – Уже темнеет.
И я соглашаюсь. Мы проходим по Кэрролл-авеню, идем через парк, и в голове у меня путаются мысли. Уилл провожает меня домой. По сути, он настоял. И, может, это даже хорошо. Может, так все и случается. Может, мы поцелуемся. Может, так я и перестану думать о Риде. Может, мне стоит просто… Не знаю.
Не быть осторожной.
Я резко останавливаюсь, и Уилл останавливается следом.
– Все в порядке? – спрашивает он.
Я завороженно киваю. Глубокий вдох. Мы стоим возле беседки. Наверное, это знак.
– Эй, короче… – я зажмуриваюсь. Потом снова открываю глаза. Уилл смотрит на меня, нахмурившись.
– Молли? – Он подходит ближе. – Что случилось?
– Не хочешь тут посидеть?
– Где? В беседке?
Я киваю.
Он пожимает плечами.
– Давай.
Боже, мое сердце. Я слышу его.
Он идет за мной в беседку. Повернувшись, я вижу, что он закусил губу. Молчит. Я не знаю, хорошо это или плохо, но делаю шаг вперед. Не знаю, как это делается. Не знаю, должна ли я наклонить голову, или выпятить губы, или сделать что-то с руками. Куда их девать?..
Но.
Не заморачивайся.
Не будь осторожной. Не будь осторожной. Не будь…
Я делаю еще один шаг.
– Слушай, я хотел с тобой поговорить, – начинает он. Громко. Слишком громко. И делает шаг назад.
Ой-ой.
Ну вот. Как удар под дых.
Я мгновенно ощущаю, как меня охватывает паника. Не разочарование. Не унижение. Только тошнота, сердцебиение и абсолютная неспособность успокоиться.
Я даже не хочу убегать. Хочу исчезнуть.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает Уилл.
Дыши.
– Все хорошо. – Говори радостно. Говори как обычно. – Все круто.
– Мне уйти?
– Нет! – о боже. – Нет, нет. Все в порядке!
Он шаркает ногами.
– Прости, пожалуйста.
– За что? Не надо извиняться. Просто я… – я быстро качаю головой. – Я просто пыталась…
– А. Хорошо. – Он кивает. – Ладно.
Кажется, мы молчим целую вечность.
– Так что ты хотел
