руку на сердце, явился исключительно за компанию со Слоун. А вот она кивнула. Она постояла, держась за меня, посмотрела на гроб. Осторожно выдохнула и наконец заговорила:
– Эйса… У тебя было столько возможностей, но ты каждый божий день ждал, что мир отплатит тебе за несколько паршивых лет детства. Вот тут ты ошибался: мир нам ничем не обязан. Мы берем, что дают, и извлекаем из этого, что можем. А ты брал что давали, обсирал это и ждал чего-то получше.
Цветов никто не принес, и поэтому она возложила на крышку сорванный тут же одуванчик. Тихим шепотом произнесла: «Каждый ребенок заслуживает любви, Эйса. Мне жаль, что тебе ее не досталось. За это я тебя прощаю. Мы оба тебя прощаем».
Она еще несколько минут постояла молча. То ли читала про себя молитву, то ли мысленно прощалась с Эйсой. Я терпеливо ждал. Наконец она отошла от могилы и, вновь схватив меня за руку, зашагала прочь. В тот момент я порадовался, что мы пришли на похороны. Одному Богу известно, как ей нужно было посетить церемонию.
* * *
Я потом еще семь месяцев вспоминал тот день, думая, будто понял, о чем говорила над гробом Слоун, однако сейчас, у колыбели нашего сына, смысл ее слов дошел до меня окончательно: «…я прощаю тебя. Мы оба тебя прощаем».
Сперва я решил, что Слоун говорит о нас с ней, мол, я и она прощаем Эйсу за все причиненное нам зло. Однако теперь я почти не сомневаюсь, что речь шла о нашем ребенке. Говоря «мы», она имела в виду себя и сына.
Несмотря на ранний срок беременности, Слоун понимала, что Эйса, скорее всего, и есть биологический отец малыша. Может, потому она и хотела попасть на похороны – чтобы история завершилась не только для нее, но и для ребенка, которого Эйса уже не увидит.
О том, что я могу и не быть отцом Далтону, нашему сыну, мы говорили всего раз, спустя две недели после его рождения. Слоун заказала тест на отцовство из страха, что меня гложет неопределенность. Думала, я не успокоюсь, пока не выясню, кто отец. Стоять между мною и правдой она не хотела.
Результаты так и лежат в ванной. Я до сих пор не вскрыл конверт. Слоун меня не торопила, однако сейчас, глядя, как спит наш мальчишка, я думаю, что и так знаю ответ.
Неважно, кто отец. Главное, что его мать – Слоун.
Помню, как Эйса нас познакомил. Слоун тогда намывала тарелки, думая, что на кухне больше никого, и пританцовывала в такт песне. Она была очаровательна, а на ее лице читалось такое редкое, как я позже выяснил, умиротворение.
То же умиротворение я вижу на личике спящего Далтона. У него черные волосы и глаза – от матери. А еще ее дух. Для меня это самое главное. Вот бы она в это верила. Верила в то, что результат теста, каким бы он ни был, ничего не изменит. Этого ребенка я люблю так сильно не из какого-то природного чувства ответственности. Я люблю его потому, что я – человек. Люблю потому, что его создала Слоун. Люблю потому, что я – его папа.
Глажу спящего малыша по головке.
– Что ты делаешь? – слышу я и оборачиваюсь.
В дверях, прислонившись плечом и головой к косяку, стоит и улыбается Слоун.
Я поправляю Далтону одеялко, потом иду к Слоун, беру ее за руку и вывожу из детской, слегка притворив дверь. Слоун переплетает со мной пальцы, и мы проходим через спальню в ванную.
Она не отпускает моей руки, даже когда я открываю шкафчик и достаю из него результат теста. Обернувшись, вижу в ее взгляде тихий страх. Тогда я успокаиваю ее поцелуем и бросаю запечатанный конверт с результатом в мусорное ведро.
Слоун тщетно пытается сдерживать слезы. Уголок ее губ чуть подрагивает. Я обнимаю ее, и некоторое время мы молча смотрим друг на друга: она на меня снизу вверх, я на нее сверху вниз, – и в этот момент понимаем все, что нам нужно.
Происхождение моих домочадцев неважно. Главное – они моя семья. Мы – семья. Я, Слоун и наш сын.
Впервые эту книгу я выпустила много лет назад, уж простите, что из страха забыть кого-то устрою ковровое спасибометание. Однако с тех пор у меня было много простоев и много проектов, поэтому СПАСИБО всем, кто поддерживал меня, пока я писала «Слишком поздно».
Понятия не имею, почему в первом издании не втиснула страничку с благодарностями. Это я, конечно, сглупила, надо было сразу же всех отблагодарить, но опять-таки если вы состоите в изначальной группе читателей этого романа, то знаете, что официально он не закончился. Написав где-то с двадцать семь эпилогов, я, должно быть, сдалась, не чаяла остановиться и поблагодарить всех, кто сопровождал меня на этом пути.
Но прошли годы, и, хоть я не перечислю всех по именам, я помню группу, в которой родилась эта книга. С вами было так ЗДОРОВО! Это один из моих самых любимых писательских опытов, однозначно. Предвкушение новой главы, радость от уведомлений, гнев после прочтения… все это было очень весело. Вы, участники сообщества Too Late, сопровождали меня практически с самого начала моей писательской карьеры. Вместе со мной вы радовались, грустили, праздновали, поддерживали меня – до конца жизни вас не отблагодарить.
Спасибо за любовь к чтению всем участникам Facebook [16] сообщества Colleen Hoover CoHorts. Ваше хобби – залог моей карьеры. Благодаря вам я счастлива.
Спасибо мои агентам Джейн Дистел, Лорен Абрамо, Мириам Годерих и всем в DG&B за все, что вы делаете!
Спасибо Карен Коштольник и Рейчел Келли за терпение, проявленное, пока я пересматривала эту рукопись, и спасибо всем в Grand Central Publishing за огромные усилия, приложенные к тому, чтобы эта книга снова оказалась в руках у читателей и в первый раз на полках книжных магазинов!
От всей души говорю спасибо моей удивительной команде в Hoover Ink, Стефани Коэн, Эрике Рамирес и Клавдии Лемье за то, что во главу угла всегда ставили мое счастье.
Спасибо Сюзан Россман за все, что ты делаешь для Book Bonanza.
ОГРОМНОЕ спасибо моей маме, мужу, сыновьям и сестрам за то, что были мне лучшими друзьями.
И вам, дражайшие мои читатели, я говорю спасибо за бесконечную поддержку. Искренне надеюсь, что эта книга вам понравилась, мне уже не терпится написать для вас что-нибудь новое!
