— Гошка Полторанин! — с досадой прошипел дед Спиридон. — Ну этот и тётку родную на сучок вздёрнет, отпетый обормот.
Корытин подвёл парня к комиссии, почесал пятернёй бороду, буркнул:
— Вот привёл.
— Нашёлся-таки Федот, — Денисов неприязненно, но с любопытством оглядывал щеголеватого парня: модная футболка, плисовые штаны с напуском, ухарская гармошка на сапогах. Прямо-таки деревенский "фраер-муха".
— Федот, да не тот, — опять глухо, в бороду сказал Корытин. — Он, видите ли, заявление имеет. Ну говори, говори, чего зенки таращишь! — Корытин подтолкнул возчика в спину, но тот лишь качнулся — стоял крепко, с места не шагнул.
— Вы меня не пихайте, — огрызнулся парень. — И вообще, грубость есть пережиток капитализма. А молодёжь надо воспитывать добротой и лаской, а также пламенным словом. Правильно я говорю, товарищ Денисов?
— Ну, ну, — усмехнулся тот. — Ты дело говори, не ёрничай. И руки из кармана вынь.
Волосы у парня были удивительно белые, даже казалось, какого-то неестественного, неживого цвета. Будто пук пряжи, вымоченной в звестке. Уж не химичит ли, подумал Денисов. Они ведь сейчас и завивку, и окраску делают. Вон дочка накурчавилась "под барана" на целых шесть месяцев.
— Давай высказывай, мы тебя слушаем.
— Один момент, сперва обмозговать формулировку надо. — Полторанин картинно дрыгал ногой и морщил лоб, изображая "работу мысли". Откровенно рисовался, наглец. Потом поплевал на пальцы, пригладил соломенный чубчик-чёлку и начал со счёта:
— Заявляю первое: этих лошадей убивать не имеете права. Их надо лечить. Заявляю второе: ежели лошадей убьёте, напишу в Москву справедливую жалобу лично товарищу Ворошилову. И третье: отдайте всех этих лошадей мне. В просьбе прошу не отказать. Всё.
Посмеиваясь и по-прежнему дрыгая ногой, Гошка обвёл взглядом членов комиссии, дескать, ну что, выкусили? Пожалуй, особенно его забавлял дед Спиридон, сидевший с разинутым от изумления щербатым ртом.
— Балаболка худая! — раздражённо сплюнул Корытин. — Из-под какого шестка такой герой выскочил? И ещё пугает. Валяй-ка отсюда на полусогнутых и не разыгрывай дурачка, Полторанин! Не твоего ума дело.
— Хамство не украшает большого руководителя, — громко сказал Гошка и сделал оскорблённую рожу.
— Чего-о?! — взъярился Корытин, грудью попёр на возчика. — Ты как разговариваешь с нами, молокосос?
Пришлось вмешиваться, успокаивать Денисову.
— Хватит! — он поднялся со стула, с трудом распрямляя затёкшую поясницу. Закашлялся, потом спокойно обратился к Гошке: — Зачем тебе кони, Полторанин? Что будешь делать с ними?
— Лечить, — парень пожал плечами. — Что ещё с ними делать? Отдадите, погоню табун к деду Липату на Старое Зимовье — он травы знает. Пущай отдохнут, нагуляются на воле. А потом возверну их вам. Рысаками верну.
— Болтаешь, балагуришь? — усомнился Денисов.
— Не, я на полком серьёзе.
— А ежели загубишь коней?
— Так они же всё равно к смерти приговорённые. Вам же лучше — не стрелять. Да вы не бойтесь, всё будет в норме. Сказал: поставлю коней на ноги. Может, забожиться но-ростовски?
Гошка, конечно, куражился — это видели и понимали все. Однако понимали и другое: парень, при всей своей несерьёзности и бесшабашности, предлагает единственно разумный выход. Даже фельдшер Грипась не пытался возражать, тем более, что с него лично снималась значительная доля ответственности. Хотя он мог, имел полное право не разрешить: инфекция…
— А с работой как? — с насмешкой спросил Корытин. — Поди, немедля уволишься?
— Уж это никак нет! — присвистнул Гошка. — Увольнять меня закон не разрешит. Беру лошадей только с сохранением оклада жалованья. А как же: я не для себя, для государства стараться буду. Надо понимать, граждане-товарищи.
— Ладно, Полторанин, — сказал парторг Денисов. — Бери лошадей. Попробуй, а мы постараемся помочь. Что тебе потребуется?
— Да ничего! — рассмеялся Гошка. — Давайте мне моего Кумека, да инвентарь положенный.
Он небрежно бросил на плечо пиджак и, дымя папироской, направился в дальнюю конюшню седлать своего мерина. Члены комиссии молча проводили его взглядами, переглянулись: парень, как ни крути, прав. На все сто процентов.
Коз в Черемше не было — проку от них мало, к тому же большинство хозяев держали коров. А козёл был — единственный в селе, беспутный бродяга и алкоголик, Звали его Ромкой.
В Черемшанское высокогорье Ромка попал случайно, крохотным пушистым козлёнком, которого привезла о собой жена бывшего начальника строительства Петухова — большая любительница всякой живности. Через год она уехала (здешний климат оказался вредным для её здоровья), а козлёнка бросила, оставила в рябиновом палисаднике коттеджа. Инженер Петухов сутками невылазно торчал на стройке, ему было не до экзотического козла, крайне избалованного, привыкшего по утрам жрать шоколад. Он попросту отделался от козла, сплавив его на конный двор, на руки услужливому Евсею Корытину.
Так Ромка стал ничейным, общественным козлом.
Очень скоро он забыл про шоколад, жизнь приучила его к овсу, жёсткому сену и чёрствой корочке хлеба. А мужики-возчики приучили к водке: уже к осени Ромка запросто выпивал четвертинку, которую под дружный готот ему вливал в горло кто-нибудь из возчиков. Потом, оправдывая своё происхождение и породу, он начинал козлить: брыкаться, бодаться, мекать, всячески куражиться, как и подобает пьяному козлу, на потеху не менее пьяным возчикам и конюхам.
По субботним дням, когда обычно приходил очередной обоз "с низу", из города, Ромка уже с утра делался крайне беспокойным, назойливым и агрессивным. Он являлся к открытию сельмага, ровно к восьми, занимал свою привычную позицию справа от крыльца и, не моргая, следил дерзкими ореховыми глазами за каждым покупателем: его интересовали водка и сладости. Насчёт выпивки тут редко везло, зато перепадали леденцы, кусочки сахара или жгутики "слайки" — вяленой бухарской дыни, которую Ромка любил до умопомрачения. С козлом предпочитали не связываться, давали ему, если просит, кидали какую-нибудь подачку. Ромка отказов не терпел, нахально бежал рядом и мекал, а то, разозлившись, случалось давал под зад — рога у него были хоть и ломаные, но довольно крепкие.
В эту субботу Ромке не особенно везло, солидных покупателей не видно, так — одна мелюзга. Ребятишки-пацаны, забегавшие, чтобы истратить заповедные копейки на хлебный мякиш для приманки гальянов, а то и на пачку папирос-гвоздиков. Ежели кто из них и дразнил кусочком рафинада, Ромка не реагировал — этих стрекулистов непросто догнать.
И вдруг Ромка тревожно поскрёб копытом и примял боевую стойку: в дверях магазина показалась огромная, дебелая женщина, обвешанная сумками с разнообразной снедью. Козёл потянул носом и удовлетворённо мекнул: он уловил знакомые соблазнительные запахи.
Бродяга бросился к крыльцу, преградил дорогу и просительно склонил свою грязно-белую голову. Однако покупательница, через кульки и пакеты, прижатые к пышной груди, презрительно поглядела на странного попрошайку и прошла мимо. Тогда Ромка забежал вперёд и снова появился на пути, на этот раз — с угрожающим меканьем.
Он неожиданно получил такой пинок, что перевернулся, отлетел к обочине. А покупательница пошла по дороге, и могучие её бёдра колыхались, обтянутые сатином тигровой расцветки, словно предупреждая: опасно. Впрочем, это только ещё больше разозлило козла, он разбежался и пошёл на таран, с яростью направив рога в пухлый полосатый полукруг…
Удар был потрясающий — Ромка сам, как мячик, отлетел назад, а покупательница всей своей монументальной мощью грохнулась прямо посередине пыльной улицы. Посыпались ириски, карамельки, пшено и макароны, полилось из бидона пахучее подсолнечное масло. Козёл же кинулся к "слайке", отлетевшей далеко в сторону.
Несколько минут, ползая на карачках, покупательница собирала рассыпанное добро. Она решительно отказалась от помощи пацанов, галдевших на обочине (половина конфет могла бы запросто оказаться у них за пазухами).
Наконец выпрямилась, подняла над головой увесистый кулак и сказала басом:
— Ну, погодите, чёртовы скобари, окаянные сермяжники! Я вам покажу вместе с вашим вонючим козлом!
Угроза прозвучала очень серьёзно, потому что пострадавшая дама была не кто иная, как Леокадия Леопольдовна — хозяйка дома, экономка самого начальника строительства товарища Шилова.
Уже к вечеру вся Черемша знала о скандальном происшествии, и все понимали, что на этот раз над беспризорным непутёвым козлом нависла реальная опасность; начальник Шилов мог запросто отправить Ромку в котёл орсовской столовой (к тому же Ромка, если разобраться, принадлежал ему лично, как собственность бывшего начальника стройки).
