Ждать пришлось недолго - торжественную церемонию уже давно стоило начинать. Пока солнце еще не успело сдвинуться с наивысшей точки на небе, тяжелые двери храма призывно распахнулись, позволяя верующим укрыться от жары под высокими сводами. В проем сразу же хлынул человеческий поток, и, как только люди переступали порог, то мгновенно благочестиво замолкали, не решаясь нарушать благословенную тишину, царившую в этом древнем месте. Однако небольшое здание не могло вместить такое количество прихожан, поэтому часть общинников была вынуждена остаться снаружи, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри.
Ашарх зашел в храм одним из первых, толпа, стремясь занять лучшие места, без промедления протолкнула его практически в первые ряды, а он не особенно и сопротивлялся. В освещенной аспиде прямо перед алтарем, устланным покрывалом из паучьего шелка, стояли уже виденные профессором младшие жрецы и старейшина, блаженно улыбавшийся верующим. Он наблюдал за прибывавшими людьми, и только когда в здании не осталось незанятого пространства, Саркоз наконец поднял руки над головой, призывая всех приготовиться внимать его речам. Постепенно толпа успокоилась, каждый нашел для себя место, и все глаза обратились к коменданту крепости.
- Братья и сестры! Каждый год я с великой радостью встречаю вас всех здесь, под сводами нашего божьего храма. Одежды ваши белы, как ваши помыслы, лица ваши светятся счастьем. И как же приятно мне читать молитву вместе с вами в этот светлый день! - воззвал к народу старший жрец, выставив перед собой открытые ладони.
Он задрал голову кверху, обращая свой взор к потолку, покрытому извилистыми глубокими трещинами. На напряженном горле дергался выдававшийся кадык в такт каждому слову.
- Место это, проникнутое божьей благодатью и тысячами ваших искренних молитв, вновь впитает в стены свои наши крики. И укрепится еще больше. Давайте же восславим бога!.. Залмар, ихентин!
Сотни возбужденных и взволнованных голосов сплелись в едином потоке, повторяя слова воззвания к богу. Гул эхом отразился под сводами храма, заставив стены задрожать.
- Залмар милостив. Он любит нас, своих детей! - продолжал старейшина. - И мы должны ответить ему тем же! Внемлите же!..
Младшие жрецы преклонили колени по разные стороны алтаря, а Саркоз величественно подошел к самому краю каменного стола и водрузил ладони на обложку Заветов.
- Все мы грешны, но, видит бог, мы каемся в своих слабостях! Залмар услышит нас, он простит своим верным детям их ничтожные ошибки и проступки, ибо вера наша крепка и чиста! Братья и сестры, славьте же нашего бога! Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином!
- Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином! - подхватили жрецы.
- Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином! - откликнулась толпа бушующим ревом, словно желая докричаться до самого создателя.
- Так откройте же ваши души, божьи дети! Очиститесь от своих грехов, дабы Залмар мог гордиться вами! Отриньте все страхи, распахните ваши сердца навстречу истине и божьему свету! Кричите, дети Залмара!.. Да очистятся души ваши! Ибо все грехи смываю я и прощаю вас, как простил бы бог!
В этот момент сотни цветов взлетели в воздух, под самый потолок, а после мягко опустились вниз, окутывая верующих сплошной завесой душистых лепестков. И голоса общинников, изо всех сил выкрикивавших свои грехи, превратились в единую какофонию, от которой пространство затрещало по швам. Люди, вскинув головы к потолку, рвали связки, самозабвенно пытаясь вымолить прощение у бога. Они не обращали внимания друг на друга, а лишь вопили, стремясь скорее сознаться в своих прегрешениях, сбросить с души тяжелый груз порока.
Ашарх не раз бывал на празднике Очищения не только в столице, но и в своей родной деревне Сухой Лог в регионе Сои, но только здесь, в Аритхоле, диком горном краю, он впервые увидел верующих, которые так исступленно каялись, не скрывая от бога ничего.
- Залмар, прости меня! Я соврала детям о наследстве!
- Я возжелал свою сестру!
Голоса окружали Аша со всех сторон как комок копошащихся змей, плюющихся ядом. Он невольно стал свидетелем сотни откровенных признаний. Его соседи и соседки говорили об обманах, убийства и предательствах - слова о жестоких поступках легко вырывались из их ртов, будто не скованные больше стыдом. Многие нескончаемым потоком изливали свои грехи, другие лишь монотонно выкрикивали в потолок "Прости!", кланяясь, как деревянные болванчики. Профессор с сожалением сделал для себя неутешительный вывод, что, даже несмотря на всю внешнюю святость этой общины и строгие правила, она, как и столь презираемые Светочем подданные Пророка, была полна скрываемой грязи.
- Я отравила собаку соседки! Услышь меня!
- Я прокляла своих детей, Залмар! Очисть же мою душу!
Мужчина возвел глаза к потолку. Наполненный кипящей энергией верующих, он сам неожиданно ощутил нараставшее желание покаяться следом за остальными присутствующими в храме. Было ли это вызвано простым стадным инстинктом или же его действительно что-то тревожило в тот момент - Аш не знал. Какие грехи тяжким грузом лежали на его душе, желая освобождения?
В памяти профессора промелькнули пыточные двенадцатого ордена: камеры, наполненные обезумевшими от ужаса пленниками, ждущими свою неотвратимую судьбу, вонь паленой кожи и непрекращавшиеся крики живых созданий, в которых вонзался раскаленный металл.
- Прости меня, бог. Я утратил веру в свою страну, - тихо проговорил преподаватель.
Он вспомнил произошедшее в предместьях Италана до последней детали: избитое и измазанное в грязи тело юной хетай-ра, закованное в колодки, озлобленные вопли толпы, поймавшей неудавшуюся конокрадку, и до омерзения гнусные разговоры стражников возле пленницы.
- Прости меня, бог. Я утратил веру в простых людей! - куда громче и увереннее сказал Ашарх.
И при всем своем желании профессор никогда не смог бы забыть жреца из Зинагара и его лживую речь, после которой изуродованного в огне Витима повесили, а обездоленных селян избили и с позором выгнали из города, куда они пришли за справедливостью и помощью.
