— Завтра папа перевезет сюда коробки с некоторыми ценными вещами, которые он не хочет оставлять на складе, — закончила свой рассказ Ирина.
— А когда же нам теперь привезут стенку?
— Господи, Андрей, как ты можешь сейчас об этом говорить?! Неужели тебе не понятно, что завтра мои родители навсегда покинут квартиру, в которой прожили полтора десятка лет, где выросла я и мои братья? А ты все о шкафах хлопочешь?! Неужели в тебе нет ни капли сочувствия ко мне и моим близким?
Андрей попытался ей посочувствовать, но вышло это как-то неуклюже и формально. Ему действительно не было жаль Завьяловых, а их квартиру на «Октябрьской» он в глаза Ирине называл «сараем» и не понимал, как можно ее любить. Из всей этой истории он понял, что мебели пока не будет, следовательно, будет продолжаться жизнь на коробках, к которым прибавится еще какое-то их количество — от родственников жены.
На следующий день Ирина отпросилась с работы и поехала на «Октябрьскую» — прощаться с отчим домом. На «Пражскую» они с Петровичем приехали часам к пяти, на грузовике, на котором и привезли коробки, их Мирошкины засунули на антресоли, не открывая. Ирина была заплаканная, Петрович бодрился, но было заметно, что даже он подавлен происходящим. Из квартиры дочери он поехал на метро уже к новому месту жительства — на «Тульскую». «Это какая-то нора, — оценила пристанище родных Ирина, — почему-то все комнаты темные, лампочек что ли мало, грязь какая-то». Она успокаивала себя тем, что там родители и братья будут жить временно, пока не будет денег на покупку квартиры. Ирина почему-то надеялась, что трудности сблизят Валерия Петровича и Татьяну Кирилловну и у них опять будет одна большая квартира.
В марте в Москве вновь появился Шамиль, приехал на «Тульскую» и сообщил страшную весть — человек, который взял тридцать тысяч в долг умер, и теперь взыскать с него ничего не получится. Но он сразу предложил решение проблемы — начать собственное дело! Тем более что Петровичу чем-то же нужно заниматься! Так зачем работать на других?! Чеченец предложил открыть производство соевого масла и пообещал гигантские прибыли. Оказалось, все у Шамиля уже готово — и связи, и поставщики, и потенциальные клиенты. Не хватало малости — денег. И Завьялов согласился ссудить ему последние тридцать тысяч долларов. «Вот только у меня совсем денег больше не останется, — пожаловался он Шамилю, — на что я буду квартиру снимать, пока ты производство развернешь?» Шамиль пообещал не только оплачивать квартиру, но даже присылать деньги на продукты, и в подтверждение своих слов тут же передал Валерию Петровичу тысячу долларов, отсчитав ее от тех тридцати, которые ему за минуту до того передал Завьялов.
Все это очень встревожило родителей Валерия Петровича. Его мать Ирина Алексеевна начала регулярно ходить в гости к Шамилю, который между тем купил на какие-то деньги дом в Термополе. Сначала Шамиль вежливо встречал пожилую женщину, поил чаем и кормил обещаниями. Но в середине апреля Алла, жена Шамиля, открыв Ирине Алексеевне дверь, сообщила, что муж в сумасшедшем доме. Рассудок у Шамиля помутился в связи с тем, что он потерпел неудачу в своем соевом бизнесе и потерял на этом деле кучу денег. Ирина Алексеевна еще надеялась на чудо, но Алла была неумолима: «Он потерял все деньги, в том числе и те, которые ему дал Валера». От дома Шамиля Ирину Алексеевну увезли на «Скорой помощи». Для Завьяловых настали черные дни — не было денег на оплату жилья, их не хватало на саму жизнь. Старший из братьев Ирины работал сторожем, Татьяна Кирилловна устроилась расклеивать афишы и объявления. Лишь Валерий Петрович казался спокойным и не суетился — он вновь лежал на диване и ждал чуда — исцеления Шамиля. Все это было смешно и горько — для Андрея только смешно. Он тогда не считал проблемы Завьяловых своими — ведь у него-то самого все было нормально. Вот только Ирина все чаще рыдала и устраивала истерики, что Мирошкину совсем не нравилось.
Его более-менее спокойная жизнь созерцателя была нарушена с появлением нового персонажа разворачивавшейся вокруг драмы. Как-то вечером, было уже часов десять, в том же апреле, в дверь квартиры позвонили. Андрей читал в комнате, Ирина копалась на кухне — дело шло к ужину. Она и открыла дверь.
— Ой, здравствуйте, дядя Коля, — услышал Андрей растерянный голос жены.
— Здравствуй, Ирочка, вот пришел посмотреть, как живут молодые. Не прогоните? Заходи, Леша.
В следующее мгновение двое вошли в комнату и предстали перед глазами Мирошкина, зрительно оказавшись в пространстве между ступнями его ног, которые Андрей, лежа на диване, вытянул в сторону двери. Первый был крупный старик лет шестидесяти — высокий, толстый, в поношенном пальто. В лице его было что-то неприятное и одновременно знакомое. «Глаза», — понял Мирошкин. Да, такие же мутные глаза, помещавшиеся у вошедшего поверх красного мясистого носа, Андрей уже видел. «Как у тещи, — понял Андрей. — Вот он какой — дядя Коля». Из-за его спины выглядывал второй гость — несколько старше дяди Коли, но значительно меньше ростом, в матерчатой засаленной куртке. Пришлось встать и отложить книгу.
— А это, как я понимаю, твой муж, Ирочка. Ну, что же, давайте знакомиться. Николай Кирилыч.
— Андрей. Я…
— А это мой друг — Алексей Петрович, — перебил Андрея Николай Кириллович, — он живет в вашем подъезде.
Мирошкин вспомнил — жена как-то рассказывала про Алексея Петровича: не вполне адекватный старик, десять кошек в квартире… Этого соседа Мирошкин еще не встречал ни разу. Взгляд Андрея опустился к ногам гостей — оба, как были с улицы, вперлись в грязных ботинках на ковролин. Этот агрессивный жест не обещал ничего хорошего, хотя начал дядя Коля вполне миролюбиво:
— Ну, я смотрю, вы ремонт сделали. Красота! И правильно — у молодых все должно быть хорошо! Не как у некоторых…
— Дядя Коля, я попросила бы вас воздержаться от подобного рода высказываний по адресу моих родителей, — неожиданно и безапелляционно заявила Ирина.
«Зачем она с ним так? — подумал Мирошкин. — Можно было промолчать, не заметить. Истеричка! Что-то у них не то с этим дядей. И на свадьбе его не было. Мне уже тогда показалось странным — все ее друзья есть, а родственников нет. А ведь ему принадлежит половина нашей квартиры. Или Ирина забыла?» Но если даже Ирина и забыла об этом, дядя Коля не преминул напомнить: «Я буду говорить то, что я думаю, кому угодно и где угодно. А уж тем более тебе и здесь. Я, между прочим, уже десять месяцев теряю по сто долларов, которые получал с этой квартиры. Сколько получается? Тысяча! Кто мне их возместит?» «Эге! — сообразил Андрей. — Такой же псих, как Ирка. Стоп! Да эти же пьяные оба». Он еще раз вгляделся в лица дяди Коли и робко жавшегося к нему Алексея Петровича. Последний, как и Андрей, в следующие пять минут оказался в роли немого зрителя словесной перепалки, вспыхнувшей между дядей и племянницей.
Ирина: «Дядя Коля, мой отец, кажется, обещал, что выплатит вам половину стоимости квартиры и рассчитается за те месяцы, в которые мы здесь живем? Зачем вы затеяли этот разговор?»
Дядя Коля: «Да, что он мне заплатит?! Знаю я все. Всю жизнь испортил моей сестре — пьянь, бл… ун — а теперь еще и деньги просрал. Теперь ищи-свищи».
Ирина: «Я еще раз прошу вас прекратить оскорблять моего отца. В отличие от других он человек слова, если сказал, что заплатит, значит, заплатит. Подождите немного».
Дядя Коля: «Подождать! Сколько же можно ждать?! Засели тут в квартире моей матери…»
Ирина: «Я хочу напомнить… Помолчите немного! Так вот, я хочу напомнить, что, когда умерла бабушка, вы решили с мамой квартиру пока сдавать, до тех пор пока кто-нибудь из внуков не вступит в брак. Вы, дядя Коля, не сомневались, что первым женится ваш Сережа. Все-таки он старше меня почти на десять лет. И мама на это согласилась. Но вы испортили своему единственному сыну жизнь, не позволив ему жениться на женщине, которую он любил. Ему теперь тридцать четыре, а семьи у него нет. Так что в квартире этой должна жить я. И то, что мой отец вообще согласился вам заплатить четыре тысячи долларов, так на то была исключительно его добрая воля. Не перебивайте! А что касается фразы по поводу «квартиры вашей матери», то мне даже удивительно это слышать от вас. Вы ведь последние два года жизни бабушки ни разу ее не навестили, все моя мама ездила, ухаживала за ней. Вы, как моему отцу объяснил один наш знакомый юрист, недостойный наследник».
Дядю Колю взорвало: «Это я-то недостойный наследник! Юрист им объяснил! А юрист вам не объяснил, что без согласия собственника прописывать кого бы то ни было в квартиру нельзя? А вы, когда этот бл… ун потерял свою площадь, все прописались сюда, а мою подпись Таня просто подделала! Вас всех тут надо посадить! Матерью меня попрекает! Сопля! А ты вообще не лезь! (Последняя фраза была обращена к Андрею.) Приехал из своего Заборозадрищенска и стой теперь молча! Разговоры какие-то мне припоминают! Да я после смерти матери в таком горе был, что вообще не помню, о чем мы говорили и какие обещания с меня брали. «Кто раньше женится»! Сволочи! Радуйтесь, что я с самого начала в суд не обратился, сразу после смерти мамы, когда Таня с этим своим ее до смерти довели».
