— Вы могли бы и не предупреждать меня об этом,— сказал я.— Уорли — маленький городок.
— Слишком даже маленький порой, черт побери.— Он поглядел на часы.— Куда же к дьяволу провалился Джордж?
Я указал на дверь.
— Дьявол всегда легок на помине,— сказал я.
Браун не приподнялся с кресла. Я встал и пожал Джорджу руку. В этой комнате, среди этих людей это было даже похоже на встречу с другом. Мы с Джорджем принадлежали к одному поколению, хотя он и был на десять лет старше меня. Я ненавидел его когда-то — он стоял между мной и Элис. Сейчас же передо мной был просто мужчина средних лет, среднего роста, элегантный, с тоненькими усиками и холодными глазами. Холодными или, быть может, настороженными?
— Рад вас видеть, Джордж,— сказал я.— Что вы хотите выпить?
Он сел за столик.
— Коньяку, пожалуйста, Джо.— Он поглядел на Брауна.— Чем вы недовольны, Уолтер?
— Вы опоздали.
— Я провожал мою невесту.— Он произнес два последних слова с едва уловимой иронией.
Я заказал коньяк. Принадлежность к обитателям зеленовато-бурой страны имела свои преимущества: десять лет назад я не мог бы приветствовать его столь непринужденно, и облегчить эту встречу с помощью коньяка было бы мне не по карману.
— Выглядите вы отлично, Джордж,— сказал я.— Как идут дела?
— Превосходно,— сказал он.— Не смотрите на меня во все глаза, Джо. Я просто не вижу никакого смысла в том, чтобы притворяться.
— Приятно слышать, что есть хоть один бизнесмен на свете, у которого не болит от страха живот,— произнес мой тесть.
— Со мной этого никогда не случалось, Эйб.
Он принялся изучать свои ногти. Они сверкали — маникюр был совсем свежий. Он смахнул щелчком какую-то соринку с левого мизинца. Это не производило впечатления изнеженности, скорее всего могло показаться, что он старается держать свое оружие в порядке.
— А ну, значит, теперь и подавно не случится,— сказал мой тесть.— Мы освободились от этих выродков — лейбористов.
— У меня и при лейбористах дела шли неплохо,— сказал Джордж.— По правде говоря, даже лучше.
— Вы игрок, Джордж.
— Я всегда им был,— сказал Джордж. Он взял у официанта рюмку с коньяком.— В этом секрет моего успеха.
Голос его звучал так же холодно и бесстрастно, как и прежде; ничто не могло вывести его из равновесия.
— Ну, Джордж, что вы думаете о нашем новом кандидате?
— Я уже говорил вам. Нам нужно впрыснуть новую кровь. Быть может, Джо заставит нас немного встряхнуться. Мне хотелось бы только иметь уверенность в том, что он не будет плохо себя чувствовать среди нас. Если на старости лет мне не начала изменять память, то Джо принадлежал когда-то к категории бунтовщиков. Не так ли, Джо?
— Вы не так уж стары,— сказал я.— Но я никогда не был революционером в полном смысле этого слова.
Он усмехнулся.
— Нет, не в буквальном смысле, конечно. Ведь вы уже довольно давно состоите членом нашего клуба.— Он поглядел на зеленовато-бурые стены и состроил гримасу.— Хотя это еще ничего не доказывает. Половина наших членов голосует за лейбористов. А сюда приходят, чтобы выпить пива и поиграть на бильярде. И спрятаться от жены.
Браун встал.
— Ну, а мне пора вернуться к своей. Чтобы она не подумала, что я решил переселиться сюда. Счастливого путешествия, Джордж.
Он шагнул было к двери, затем обернулся и, к моему изумлению, пожал мне руку.
— До скорого, Джо.
Мы молча глядели ему вслед: он шагал, грузно ступая, уверенный в себе, неутомимый махинатор, устроивший все к полному своему удовольствию.
— Вам дано отпущение грехов,— сказал Джордж. Он не преминул заметить рукопожатие.
— Что было, то быльем поросло,— сказал я.
Комната понемногу заполнялась. Все взгляды, казалось, были устремлены на нас, и во всех взглядах читалось легкое изумление.
— Это потому, что они редко видят вас здесь,— сказал Джордж.
— Не думаю.
— Вы привыкнете. Расскажите мне, как там сейчас Тиффилд.
— Старается поддержать свои убывающие силы.
— Вам известно, что когда-то он был страстно, бешено влюблен в вашу теперешнюю тещу?
— Это для меня новость.
Когда вам что-нибудь сообщают, будьте всегда признательны за это. И если даже вам сообщают не совсем свежую новость, зачем разочаровывать того, кто так старался, и лишать его удовольствия? Я изобразил на лице заинтересованность.
— Все это, разумеется, дела давно минувших дней. Она еще не была замужем тогда. Браун вырвался вперед и обскакал Тиффилда. Не думаю, чтобы Тиффилд когда-нибудь ему это простил.
— Если бы Тиффилд знал ее так же близко, как я, он бы поклонился Брауну в ноги.
Джордж покачал головой.
— Сорок лет назад она была больше похожа на Сьюзен, чем на вашу нынешнюю тещу.
А еще через сорок лет Сьюзен станет такой же, как моя теща. Время летит быстро в зеленовато-бурой стране.
— Такие вещи никогда не мешает знать,— сказал Джордж.— А теперь вы уже считаете бизнесменов за людей?
— Пытаюсь.
— Правильно делаете,— сказал он.— Я бы на вашем месте все время об этом помнил. Ваш тесть думает, что Тиффилд изменился. Неверно. Вы ходите по заминированному полю.
— То есть мой тесть ходит, хотите вы сказать?
— И вы тоже. Потому что он во всем обвинит вас.
— Что верно, то верно.
— Предупреждаю вас об этом для вашей же пользы.— Он подозвал официанта.— Как ни странно, я чувствую что-то вроде ответственности за вас. Вы идете вперед напролом и расшибете лоб о каменную стену…
— Иной раз проходят и сквозь стену и она рушится,— заметил я.
— Да, в молодости. Но не теперь, Джо, не теперь.— Он протянул мне портсигар. Сигареты были толще обычных, с его инициалами. Я пошарил в кармане, ища зажигалку, но вытащил коробку спичек, которую взял в отеле «Савой». Он поглядел на коробку и усмехнулся.— Сувенир,— сказал он. От этой усмешки лицо его помолодело. Впервые в жизни мне показалось, что я как будто начинаю понимать, как Элис могла выйти за него замуж.
— Я не хотел приходить сюда сегодня,— сказал я.
— Я это вижу. Нам можно не доискиваться до причины, не так ли? Да и мне, правду сказать, не хотелось приходить…— Он закусил губу.— Здесь не поговоришь.
* * *
Мы поговорили в его доме на Пеннак-лейн — узком, немощеном проезде, ответвлявшемся от Тополевого проспекта. В каком-то отношении здесь было даже лучше, чем на Тополевом проспекте. Дом Джорджа был здесь если не самым большим, то самым новым. Солидный дом, сложенный из местного камня в стиле швейцарского шале, нечто прямо противоположное той железобетонной конструкции, в которой он жил с Элис на шоссе Коноплянок.
Этот дом пришелся бы Элис по вкусу. Однако во всем остальном вкусы Джорджа, по-видимому, не претерпели никаких изменений. Только бурбонское виски («я помню вашу слабость, Джо»), которое я усиленно подливал себе, помогло мне не впасть в состояние безысходной тоски: все цвета были здесь слишком светлые, все формы слишком обтекаемые, все абстракции на стенах слишком абстрактные. И все было слишком аккуратное, слишком опрятное — это было жилище аккуратного мужчины, который живет один.
Говорил преимущественно Джордж, вставая и нервно прохаживаясь по комнате. Виски, казалось, растворилось в моей усталости, поглотилось ею, и голова моя была ясна, и язык не заплетался, но Джордж теперь, когда он был у себя дома, несколько распустил вожжи. Лицо его не раскраснелось и не побледнело, но как-то обмякло.
— Это все Моурин придумала,— сказал он, внезапно оборвав разговор о моем тесте.
Он взял с каминной полки фотографию в рамке. Изображенной на ней молодой особе было никак не больше тридцати лет; у нее были темные волосы и твердая складка в углу рта. Казалось, она тихонько посмеивается над чем-то, но вполне добродушно, впрочем. Я возвратил ему фотографию. Он взял ее очень бережно, словно боялся повредить.
— Красивая девушка,— сказал я.
— Моя невеста.
— Поздравляю.
— Это еще пока не официально. Но мы скоро поженимся.
Он опустился в кресло. Оно было серебристого цвета и по форме напоминало половинку яичной скорлупы — я думал, что такая мебель существует только в нью-йоркских рекламных проспектах. Но Джордж, казалось, чувствовал себя очень удобно в этом кресле. Анатомически он был человеком двадцатого столетия. Я же был неправильной формы, не такой, какая требовалась для этой комнаты, мне было бы неудобно сидеть в таком кресле… и я слишком устал и слишком много выпил. Нужно было сказать Джорджу какую-нибудь любезность и отправляться домой.
— Я очень рад за вас,— сказал я.— Тоскливо жить одному.
— Я жил один очень долго,— сказал он.— Всю жизнь. Вы знаете…— Он подлил себе виски.— Когда Элис умерла…— Он снова умолк и поглядел на меня почти с нежностью.— Когда Элис умерла, я был рад. Легче быть одиноким, когда ты и вправду один. Если бы у нас были дети, тогда еще все могло бы сложиться по-другому.
