...Долго пролежал он в сыром подвале. Других покупали, забирали, уводили. Его не брали — больной. Обессилел совсем, готовился к смерти. Однажды, когда ему стало совсем плохо, в полусне, в полубреду показалось Соколу, что в подвал заходил Иона- ша. Очнувшись, подумал: зачем ему здесь быть?
Но на следующее утро пришли какие-то люди, сняли с него цепи, вынесли на свет божий. Положили в двуколку на солому, повезли за город. Долго ехали мимо садов и виноградников, остановились около богатого дома на берегу реки.
В доме положили его на лежанку в сухой солнечной комнатушке, турок указал на стол, где стояли фрукты, виноград, свежий сыр, хлеб, и ушел. Василько с жадностью начал есть хлеб, сыр, запивал все это розовой сладкой водой. Потом лег на спину и стал думать: к чему такая перемена? «Господи, опять о кладе будут выпытывать». Как уснул — не заметил.
Проснулся от легкого толчка в бок. Открыл глаза—-перед ним богатый турок. Высокий, поджарый, голова седая. Феска заткана золотом, халат малинового шелка. Василько хотел сесть, но турок легко толкнул его в грудь: лежи, мол.
тШШШ ШМШЖі
S««:
,'/// ,ч"Д
ЪтжМк
— Говорить можешь?—спросил вдруг турок. Спросил по-русски. Василько от неожиданности и оттого, что давно не слышал родной речи, сел на лежанку.
— Глаза широкие не делай. Давай поговорим,— и подвинул табурет ближе к лежанке.— В родные места хочешь?
— Зачем? Все одно не жилец я, хоть где. Дорогу дальнюю не вынесу.
— У нас есть время. Лечиться будем, отдыхать будем. Согласен?
— На то твоя воля... Куда ехать?
— Посылает меня султан на Дон. Дорогу я знаю плохо. Ты поедешь.
— Поверь, господин, в тех местах ни разу не был.
— А твои дружки разве не туда ушли?
— Туда. Но их, 'может, в живых нет.
— Живы. По степи, правда, разбрелись, но живы.
— Зачем тебе те людишки надобны?
— Земля, на которой они растворились,— ничья. Надо, чтобы у нее хозяин был...
Василько понимающе кивнул головой.
— Будешь жить у меня, будешь ходить вольно. Со мной разговаривать будешь. А то я ваш язык совсем забывать стал. Когда на Дон попадем, разыщем твоих людей, соберем в один кулак, ты снова их водить будешь. Куда я укажу...
— А вдруг они не захотят? Теперь они воли отведали.
— А я волю отымать не буду.
— Кто ты, хозяин? — спросил Василько.
— Зовут меня Авилляр-паша. Я великого султана Баязета советник.
И началась новая жизнь в имении Авилляра. Кормили пленника хорошо, чуть не каждый день приходил лекарь. За месяц поднялся Василько на ноги. Поставил его паша старшим надсмотрщиком над рабами, которые копались в саду и на виноградниках, дал полную волю.
Умен паша Авилляр. Цепи снял, но приковал его к себе покрепче, чем цепями. И то надо понять: убежать можно, но есть ли смысл? Поймают — по турецкому закону верная смерть. Если, даст бог, не поймают, куда податься? Чтобы доехать до Кафы, разыскать там Ольгу, надо проникнуть на корабль. А это дело немыслимое. Да и жива ли она? Можно, правда, обойти море через болгарские и романские земли и попасть в родные украинские места. Но к кому? К князю Соколецкому в ярмо?
И выходит, что самый резон ждать того времени, когда Авилляр позовет на Дон. Там найдет он ватажников, а дальше будет видно. Можно Авилляру и спину показать.
Так прошел год. Потом прошел второй. Стал Василько забывать ватагу, родные места. Одеваться стал по-турецки, по-ихнему научился говорить. И только Ольга не выходила из сердца ни на миг. Видя его тоску, Авилляр говорил:
— Женись на турчанке, дурак. Смотри, как на тебя наши девки заглядываются. Они и забыли, что ты когда-то рабом был. Ты видишь: я тебя рабом тоже не зову, атаманом зову. Денег тебе дам. Веру нашу прими —чем она твоей хуже?
Когда Василько признался, что в Кафе у него осталась жена, перестал хозяин приставать.
И только через три года на четвертый пришла, наконец, долгожданная пора. Заявился Авилляр, сказал: «Собирайся, поедем. Я Азов-крепость буду возводить, тебя на Дон провожу. Там атамана Сокола давно ждут».
И думает Василько: снова, наверное, эти же речи пойдут.
Волнуясь, не заметил, как поставили его перед султаном. Как учил Авилляр — упал Василько на колени.
— Встань, атаман,— ласково произнес Баязет,— ты теперь не раб. Паша тебя не обижает ли?
— Паша добр.
— Домой на Русь хочешь?
— Хочу.
— Но сперва надо на Дон сходить.
— Согласен. Паша говорил: крепость надо строить.
•— Нет. Это забота не твоя. Ты над своей ватагой снова стань, собери под свою руку всех людей на Дону, могучим сделайся. Говорят, ты князей не любишь?
— А за что их любить?
— Верно. Не за что. На князя Ивана войной пойдешь?
— Чего ради?
— Земля русская сейчас под пятой Орды лежит. Ни ханы, ни шязь порядка той земле дать не могут. Я хочу ее к державе своей присоединить. Поможешь?
— Много ли я один смогу? А ватага не захочет, может быть.
— Тебе они верят, я знаю. Покорим мы Русь — поставлю тебя князем. Любой город выбирай. Если ума хватит, на Москве сядешь. Говорят, у тебя в Крыму невеста осталась?
— Жена.
— Тем лучше. Возьмешь ее в Москву, богатым станешь, знатным. Моим верным слугой будешь.
— Прости, великий, за себя могу ответить. Если нужен — бери. Посылай, куда надо. А там будет видно.
— Хороший, умный ответ. Иди, пашу Авилляра слушайся. Мои слова помни.
Свистит в парусах ветер.
Фрегат несется по волнам, зарывается носом в темно-зеленую морскую воду. Потом выныривает на гребень, поднимая тучу брызг. Палуба покрывается водой на минуту, но тут же сохнет под палящими лучами солнца. Из трюма воняет тухлой рыбой, человеческим потом и прелой соломой. Там вповалку, тесно прижавшись друг к другу, лежат рабы.
Василько стоит на носу, держится за дубовые поручни. Теперь его не узнать. Виски, как инеем, посеребрила седина, от постоянных загаров лицо стало смуглым, кожа обветрилась. Высокая турецкая феска с кистью и палевый, в оранжевую полоску, кафтан с широким голубым поясом из шелка сделали его похожим на турка. Он подставляет лицо упругому ветру и жадно глядит вперед.
Вдали, на горизонте, маячит сиреневыми хребтами гор земля. Василько знает: это Крым. И воспоминания, тяжелые, как морские волны, вздымаются в памяти, бьют в сердце, как в раскаленный окаменевший берег...
Свистит в парусах ветер. И идет фрегат вдоль крымских берегов. Не заметил Василько, как сзади его оказался паша.
— О чем думаешь, атаман? — Василько очнулся, вздрогнул.— Хорошо идем!
— Хорошо. Ветер попутный,— согласился Василько.
— К вечеру в Кафе будем. Три дня стоять будем.
— Мне бы в город сходить надо. Отпустишь, господин?
— Зачем?
— Сам знаешь.
— Жену поискать хочешь? Иди. Возьми матроса и сходи.
— Не веришь?
— Верю. Но тебя в Кафе один раз по голове стукнули. Пропадешь — ищи тебя.
Свистит в парусах ветер. Стоят на палубе двое, молчат.
— Я вот о чем хочу спросить тебя, хозяин,— прервал молчание Василько.— Три года ты сулил мне большое дело, теперь султан говорил со мной ласково.
— Это разве плохо?
— Не плохо, но мало. Одно мне ведомо: надо воевать. Но с кем и как, когда? А разве я могу приступить к сему делу, ежели ты меня в неведении держишь?
— Пойдем в тень сядем,— Авилляр перешел на корму, усадил Василька на рундучок супротив себя, надвинул феску на лоб и начал говорить медленно.— Ты видел когда-нибудь табун лошадей на лугах? Что думает вожак про степь? Он думает: степь велика, травы в ней много, сколько ни топчи, все равно вырастет. Так думали ханы про вашу землю двести лет. И никто не заметил, что поднялась Москва и скоро ханам будет силой грозить. Князь Иван собрал под свое крыло много городов и все чаще говорит послам ханским дерзкие слова. А хан Ахмат, как факел, вспыхнет и пошлет на Ивана своих всадников. К этому времени тебе надо собрать в степи всех ватажников. А там теперь их много — кишит степь пришлыми людьми. Когда будет у тебя войско, я дам оружие, будешь ты могущественным и верным сераскиром султана, будешь ходить в золоте, есть на серебре.
— А супротив кого ты пошлешь это войско?
— Против хана Ахмата. Когда он уйдет воевать Москву, ты на его Сарай-Берке налетишь, все, что ордынские ханы за много лет награбили, отнимешь, столицу его подомнешь под себя. Потом землю эту султану подаришь.
