Тогда старик пропел на мотив старинной веселой песенки:
— А в смоловарне начался пожар…
В тот же момент кто-то в саду закричал изо всех сил:
— Пожар! Пожар!
Мортен быстро раздвинул гардины, и все сразу увидели красноватый отблеск за темными стеклами. Все бросились к окнам.
— Тихо! — зазвучал голос консула. Все остановились и взглянули на него. Этот сухой, небольшого роста человек стоял выпрямившись; глаза его были спокойны и ясны, нижняя губа выпячена. Глава дома сказал:
— Горят верфи! Ты, Мортен, бери оба пожарных насоса, ключи висят в прихожей. Возьми и ведра.
Мортен выбежал исполнять приказание.
— Задира! Ты иди во второй этаж среднего здания, там лежит большой парус; его надо бросить в море, а затем накрыть им материальный склад. Понимаешь? Материальный склад нужно спасти, иначе…
Но дядюшка Рикард уже поспешил из комнаты вместе со стариком Андерсом.
— Габриель! Ты беги наверх, в хутор… Габриель… — позвал консул, но Габриеля уже и след простыл, он выбежал в другую дверь.
— Ах! Ну и бездельник же этот мальчишка! — невольно вырвалось у младшего консула.
Жуткий черный дым и темно-красное пламя разрастались с каждой минутой, словно набираясь сил и торопясь укрепиться, прежде чем люди сумеют оказать сопротивление. Но Габриель ничего не боялся; он видел только красное облако над кораблем, которое поднималось очень высоко в серое небо, и Габриель смело бросился в шкиперский поселок. Когда он увидел, что кораблю грозит опасность, его первой и единственной мыслью был Том Робсон, и мальчик побежал к дому, где его давно хорошо знали.
— Мистер Робсон! Том! Том! — закричал он, заглядывая и темную комнату, в которой стоял запах как в старой винной бочке. — Пожар! Том! Корабль горит!
Он бросился к постели и стал трясти мистера Робсона. В эту минуту вошла хозяйка — высокая, полная жена шкипера — и внесла лампу; она только что, как смогла, раздела Тома.
— Да? Неужели? Это вы, господин Габриель? — сказала она, застегивая халат. — Неужели пожар? Мистер Робсон! — окликнула она и стала помогать Габриелю будить Тома.
— What is the matter?![27] — пробормотал Том и повернул к Габриелю разбитое окровавленное лицо.
— Ай-ай-ай! Ну, подумайте! — простонала женщина. — Он пьян как свинья! Ну, не грешно ли, что такой порядочный человек становится такой свиньей! Том! Том! Ах, господи боже мой! Какое безобразие!
Габриель, не долго думая, вылил ему на голову воду из корыта. Мистер Робсон сопел и отдувался. Приподнявшись на локте левой руки, он лениво помахал правой и крикнул:
— Да здравствует Мортен В. Гарман! Hip! Hip![28] — но прежде чем крикнуть «ура», он повернулся на бок и захрапел.
Габриель вышел. Он понял, что с Томом ничего нельзя поделать. Ветер проносился над шкиперским поселком и гнал густой дым от смоловарни к фиорду. Вокруг главного здания было светло, как днем; красноватые полосы перебегали по земле там и сям, освещая фасад какого-нибудь белого дома, а в шкиперском поселке и в тени большого корабля было темно. Над городом что-то блеснуло и загрохотало — это была стрельба, извещавшая о пожаре.
Сверху, из хутора, по полям, а особенно по дорогам, идущим в город, стали приближаться люди; они выбегали из домов по нескольку человек, пока толпа из города не запрудила дорогу, — как плотная черная масса с бело-красными точками. Когда Габриель прибежал, он почувствовал себя бессильным что-либо сделать. Он прислонился к стене сада и громко зарыдал.
Какой-то человек бежал вдоль городской стены; это был адъюнкт Олбом. Узнав Габриеля, он остановился.
— Ну да! Разве я не говорил! — торжествующе воскликнул он. — Болван! Ишь ты! Стоит и ревет! Хотя бы воду помог носить, бездельник!
Габриель сразу пришел в себя, словно его озарило откровение; он оттолкнул адъюнкта в сторону и побежал вниз, к верфям.
— Невоспитанный, каналья! — пробормотал адъюнкт и пошел дальше — найти себе место поудобнее, откуда он мог бы хорошо видеть пожар.
Ракел сразу почувствовала желание что-нибудь сделать, но подходящей для нее деятельности не было; она стояла на лестнице около дома и смотрела, как толпа двигалась из города, как огонь бросал все более и более яркий отсвет на все дороги из города, запруженные народом.
Вдруг она услышала знакомый голос:
— Дорогу! Дорогу пожарной машине! Поберегитесь! Пожарная машина! Прочь с дороги!
Народ расступился и дал проехать красной пожарной машине, которую на длинных канатах тащили несколько человек, по двое в ряд. Якоб Ворше выбежал вперед, кричал и отдавал распоряжения; он мельком торопливо поклонился Ракел. Машина прогрохотала дальше. Ракел поразило, что его лицо было, пожалуй, единственным, на котором выражалась тревога и участие; все остальные были равнодушны; многие даже не скрывали, что рассматривают этот пожар как прекрасное развлечение. Ракел повернулась и вошла в дом.
Консул Гарман стоял в маленькой гостиной у углового окна, обращенного на северо-запад. Смоловарня была уже вся охвачена пламенем; огонь вырвался из дверей и горел на самой земле: это текла пылающая смола. Толстые каменные стены раскалились докрасна. Люди отшатывались, как только подходили слишком близко. Дым стлался так низко, прибиваемый сильным ветром, что консул почти не мог разглядеть людей и пожарных машин. Но высоко на крыше материального склада он увидел дядюшку Рикарда и несколько других фигур, возившихся с мокрым парусом.
Материальный склад находился в нескольких футах от смоловарни и так близко к корме корабля, что корабль можно было заранее считать погибшим, если только огонь перекинется на этот склад.
Консул видел, как натянули мокрый парус, но в этот момент обрушилась крыша склада горючего; огонь внезапно вырвался высоко в небо и, отклоняемый ветром, ринулся на материальный склад. Советник и те, кто был с ним, принуждены были слезть с крыши по другую сторону здания.
В это мгновение консул услышал, что кто-то бежит вверх по лестнице.
— Отец! Отец! — воскликнул Мортен, ворвавшись в комнату весь мокрый и задыхающийся. — Отец! Нам нужен порох! Материальный склад нужно взорвать.
— Спасибо за совет, — сухо ответил консул. — Склад находится около самого корабля.
— Это неважно! — крикнул Мортен. — Нужно что-то предпринять! Какого черта, что можно сделать с этими старыми, плохими насосами!
Младший консул выпрямился; он почувствовал в этих словах отголосок их постоянных столкновений, которые происходили между ним и его сыном, столкновений старого и нового; он ответил кратко и сухо:
— Я еще пока глава дома. Иди обратно и делай свое дело, как я распорядился!
Мортен резко повернулся и вышел. Мысль о порохе нравилась ему, хотя это была и не его мысль. Какой-то инженер, стоявший сзади него около горящего здания, заложив руки в карманы, как обычно стоят инженеры, сказал, как обычно говорят инженеры:
— Если бы спросили моего совета, черт возьми, все пошло бы иначе!..
— А что бы вы сделали? — спросил Мортен.
— Порох! — отвечал инженер коротко и четко, как обычно отвечают инженеры.
Мортену трудно было отказаться от мысли о порохе, и он пробормотал немало крепких ругательств, спускаясь по лестнице.
После ухода Мортена консул снова взглянул в окно и невольно схватился рукой за гардину. За эти несколько минут произошла решающая перемена.
Мокрый парус на крыше материального склада почернел и покоробился в одну секунду, и внезапно вся стена здания запылала желтым ярким пламенем. Над крышей в густом дыму заблестели искры, и длинные языки огня стали уже лизать корму корабля.
Консул знал, что хранилось на складе: краски, масло, деготь. Корабль в безнадежном положении. Прекрасный, новый корабль… Его гордость! Едва ли кто-нибудь мог предполагать, как этот корабль ему дорог.
После первого потрясающего впечатления он начал мысленно вычислять. Потери велики, очень велики: это отразится на делах фирмы. Это будет очень тяжелый удар на долгое время.
Но все-таки не это угнетало суховатого корректного человека, угнетало настолько, что у него подгибались колени. Корабль означал для него больше, чем просто «деньги». Это был труд, который он выполнил в честь «старого» против «нового», вопреки советам сына и с мыслью об отце, почти на глазах у покойного, как ему казалось. И вот теперь это все так трагически погибало!
Большая пожарная машина из города подавала воду настолько высоко, что могла поливать левую сторону корабля до самой палубы. Но под корму струя воды не попадала, и скоро маленькие острые языки пламени стали появляться и с этой стороны. Консул понял, что огонь пробрался в рулевую часть, в перо руля.
Левая сторона корабля, обращенная к пожару, теперь настолько нагрелась, что шел пар каждый раз, когда его окатывали тяжелые струи воды. Но вдруг темный кусок борта покрылся маленькими искорками пламени, как будто в него бросали пригоршни мелкого золота; они зашипели на сильном ветру и укрепились узенькими параллельными полосками в щелях между досками, густо смазанных дегтем. Струи воды согнали их прочь, но они появились снова, словно цепляясь тысячами крохотных ног, побежали вверх, к борту, к сразу бросились на доску с названием корабля; золоченые буквы четко виднелись при свете пламени. Все могли прочитать, даже консул; там стояло «Мортен В. Гарман».
